Читать «Маленький лорд Фаунтлерой (пер. Демуровой)» онлайн - страница 41

— Кто такой Майкл? — спросил граф.

— Майкл — это муж Бриджит. У них дела шли неважно. Знаете, как бывает, когда мужчина болен и не может работать, а детей в семье двенадцать человек. Но только Майкл был всегда непьющий. И Бриджит к нам приходила и плакала. А в тот вечер, когда приехал мистер Хэвишем, она как раз сидела у нас на кухне и плакала, потому что у них нечего было есть и нечем платить за квартиру; и я пошел с ней поговорить, а мистер Хэвишем за мной прислал и сказал, что вы ему дали деньги для меня. Ну, я побежал на кухню и отдал их Бриджит; и все уладилось; а Бриджит все никак не могла поверить. Вот почему я так вам благодарен.

— А, — произнес граф своим низким, глухим голосом, — значит, вот что ты для самого себя сделал? Ну, а еще что?

Огромный пес устроился возле стула с высокой спинкой, на которой сидел Седрик. Он то и дело поворачивал голову и смотрел на мальчика, словно беседа его занимала. Дугал был пес серьезный, он, верно, чувствовал, что слишком велик для того, чтобы легко относиться к жизни. Старый граф, хорошо знавший пса, с интересом наблюдал за ним. Дугал не имел обыкновения заводить необдуманные знакомства, и граф не без удивления следил за тем, как спокойно сидит Дугал возле мальчика, который гладил его маленькой ручкой. Внезапно огромный пес бросил пытливый взгляд на маленького лорда Фаунтлероя и осторожно положил свою большую, как у льва, голову на его колено.

Седрик ответил, не переставая гладить своего нового друга:

— Ну, еще был Дик. Вам бы он понравился, он такой правильный.

Оказалось, что графу этот американизм незнаком.

— Правильный? Что это значит? — спросил он. На мгновенье Седрик задумался. Он и сам не очень-то понимал, что значит это слово, но полагал, что оно должно означать что-то очень хорошее, потому что Дик часто его употреблял.

— По-моему, это значит, что он никого не обманет, — с жаром ответил Седрик, — не ударит мальчика, который меньше его, а сапоги чистит очень хорошо, так что они блестят, как зеркало. Он чистильщик сапог, это его профессия.

— И ты с ним знаком, да? — поинтересовался граф.

— Он мой старый друг, — отвечал его внук. — Не такой старый, как мистер Хоббс, но все же. Вот что он мне подарил на прощанье.

Он сунул руку в карман, вытащил что-то красное, бережно сложенное в несколько раз, и любовно развернул. Это был красный шелковый платок с лошадиными мордами и огромными лиловыми подковами.

— Это мне Дик подарил, — произнес юный лорд с гордостью. — Я этот платок всю жизнь буду хранить. Его можно на шее носить, а можно в кармане. Дик его купил на первую выручку, которую он получил после того, как я у Джейка его дело откупил и подарил ему новые щетки. Это мне на память. А я мистеру Хоббсу на память часы подарил с надписью: «Решив узнать, который час, меня вы вспомните тотчас». Когда я этот платок увижу, я буду всегда Дика вспоминать.

Трудно описать, что при этих словах почувствовал преподобный граф Доринкорт. Он столько всего повидал на своем веку, что смутить его было непросто; но тут он столкнулся с чем-то настолько неожиданным, что был просто ошеломлен. Детей он никогда особенно не жаловал, собственные удовольствия так занимали его, что у него на детей не оставалось времени. Сыновья, когда они были малы, его не интересовали, хотя порой он и вспоминал, что находил отца Седрика крепким и привлекательным малышом. Он был таким эгоистом, что не умел ценить в других доброго сердца и не знал, каким нежным, преданным и любящим может быть ребенок, и как невинны и просты его безотчетные великодушные порывы. Всякий мальчик казался ему весьма неприятным зверенышем, эгоистичным, жадным и неугомонным, если не держать его в строгом повиновении; два его старших сына доставляли своим воспитателям одни неприятности и беспокойство, а на младшего, как полагал граф, нареканий не было только потому, что он ни для кого не представлял интереса. Графу и в голову не приходило, что внука он должен любить; он послал за маленьким Седриком, ибо к тому его побуждала гордость. Если уж мальчику предстояло занять его место, граф не хотел, чтобы его имя сделалось посмешищем, перейдя к невежде и грубияну. Он твердо верил, что мальчик, воспитанный в Америке, должен быть смешон. Никаких нежных чувств к юнцу он не питал и только надеялся, что тот окажется недурен собой и неглуп; он так разочаровался в старших сыновьях и так гневался на капитана Эррола за то, что тот женился на американке, что ему и в голову не приходило, что из этого брака могло выйти что-то путное.