Читать «Прости меня...Фантастическая поэма» онлайн - страница 88

Скоро домики стали казаться игрушечными. Но так ясен воздух Антарктиды, что видно было ручки в оконных рамах, нитки антенн, буквы на вертолетах, ошейник собаки: все детали в полный цвет красок и тонов.

Поселок пропал за четким, ясным горизонтом, не смазанным дальневой дымкой. Туда вел один только гусеничный прямой след — единственный штрих на голом поле однообразия.

Ниточка-дорога.

Натужно гудели моторы, покачивало. В каюте было тепло. Мы сняли оранжевые малахаи. Американец щелкал набором своих фотокамер, записывал в блестящий блокнот наши фамилии. Пришлось опять послужить переводчиком. А вопросам не было конца.

Я переводил:

— Радист. Полярник. Много лет работал в Арктике. Был знаком с американскими военными летчиками. Летал на ваших самолетах. Война. Мурманск… Одинок…

Хозяин погоды. Синоптик. Молодой, но бывалый полярник. Не пьет. Женат. Курит. Спасибо. Сигареты отличные…

Гравиметрист… Очень трудно. Холост. Антарктида — континент исключительно мужского населения. Без них спокойней… Самая близкая женщина?.. Самая близкая — не ближе двух тысяч километров!.. Измеряем лед, вернее толщину льда… профиль основания Антарктиды…

Штурман-дублер. Женат. Скучаю. Дети. В первый класс. Москвич. Да, на таком поезде необходим штурман. Пока идем проторенной дорогой, затем повернем к югу. По целине… По звездам… Опасно. Трещины… Заблудиться легче легкого…

Магнитолог. Москвич. Холост. Магнитное поле Земли. Не курю, спасибо…

Машины упрямо везли упрямых людей в самое пекло холода. Мимо, как постовые на дороге, мелькали бочки из-под горючего. Их выбрасывали проходившие здесь поезда. На бочки смотрелось, как на березки в окно электрички.

Потом опять надоевшая белая гладина.

Ужинали мы на сорок втором километре от поселка, рядом с двумя порожними вехами-бочками. Повар-доктор выдал нам горячие судки с едой. В нашем кубрике запахло печеным картофелем, жареным луком. Тут Американец подмигнул в окошко двум бочкам и достал из пузатой сумы размалеванную бутылку рома. Его темпераментное «о'кэй» поняли все без моей помощи. Он разлил ром по кружкам, поднял свою, захватив ее в обе пригоршни, покачал на руках, призывая нас последовать его примеру.

И мы не стали осложнять международного положения. Хватили рому, вдохнули горячий картофель с тушенкой, пели «Подмосковные вечера».

Веселый, добротный Американец подмигнул мне и сказал:

— Антарктида — школа коммунизма.

Я не стал переводить. Меня тянуло в сон. Машины плыли по снегу, заглушая лязгом гусениц песню ребят, гул мотора, визг саней.

Мы спешили в глубь Антарктиды.

Мой дневник открывается теперь не так часто, как раньше, На ходу писать нелегко, прыгают буквы. Нас кидает о стены. Машины едут по ледяным застругам, как по надолбам, падают на лед, грохочут, бьются. Мы терпим. Я надумал писать во время стоянок: бумага покрывалась хрусталиками льда, и паста цвела на них, а потом и сама замерзала в ручке.

Холодно, очень холодно. Лето на дворе, ничего не скажешь.

На развилке, вернее, там, где отмеченный бочками след пересекал невидимую нашу тропинку, поезд остановился. Мы разминались, прыгали. Над машинами струился видимый теплый воздух. Как струится он в открытой горловине бензобака в жаркий летний день у подмосковной бензоколонки. Но выхлопные трубы, дымящие синим жаром, были покрыты слоем инея.