Читать «Происхождение и юные годы Адольфа Гитлера» онлайн - страница 18

В апреле же 1945 происходили удивительные вещи, которые, конечно, не могли не обратить на себя внимание трезвомыслящих историков.

Советские исследователи Д.Е. Мельников и Л.Б. Черная уже в начале 1980-х годов высказали гипотезу о том, что в апреле 1945 в Берлине произошел подлинный государственный переворот, возглавляемый Йозефом Геббельсом и Мартином Борманом: «все происходившее в бункере Гитлера в последние десять дней апреля кажется совершенно бессмысленным и диким, если не принять версию, что и у Бормана и у Геббельса был совершенно конкретный план действий. /…/ свои замыслы Борман и Геббельс раскрыли, но только не до, а после смерти Гитлера.

/…/ можно предположить, что план Геббельса — Бормана был основан на том, что Гитлер умрет и оставит завещание, в котором предложит именно этим лицам вести переговоры. Для осуществления этого плана необходимо было: задержать Гитлера в имперской канцелярии в полной изоляции до тех пор, пока его бегство из Берлина станет немыслимым; заставить Гитлера написать завещание; по возможности, заставить Гитлера покончить с собой».

Понятно, что этот гипотетический план (существовал ли он на самом деле, осуществлялся или нет) оказался безуспешным ввиду несогласия Сталина вести переговоры с новоявленными владыками Германии, засевшими в осажденном бункере.

К этим же дням относится эпизод, происходивший вечером 23 апреля 1945 года и описанный генералом Гельмутом Вейдлингом — последним немецким военным комендантом Берлина. Он заслуживает того, чтобы привести его со всеми изложенными подробностями:

«Генерал Фотсбергер /…/ доложил мне, что фюрер отдал приказ расстрелять меня за то, что я якобы перенес КП корпуса в Дебериц (западнее Берлина), и будто бы уже вчера (22 апреля) какой-то генерал был отправлен в Дебериц для того, чтобы арестовать меня.

По моему мнению, речь могла идти только о каком-либо слухе или недоразумении, поэтому у меня было очень большое желание выяснить этот вопрос. /…/

Около 18.00 я и мой начальник оперативного отдела прибыли в имперскую канцелярию. /…/

Генералы Кребс и Бургдорф приняли меня очень холодно и сдержанно. Я немедленно спросил, /…/ почему я должен быть расстрелян. /…/ я четко и ясно мог доказать, что /…/ перенос КП в Дебриц был бы величайшей глупостью. Оба генерала должны были признать, что, очевидно, произошло какое-то недоразумение. Они стали значительно любезнее и обещали немедленно выяснить вопрос обо мне у фюрера.

Через полчаса оба генерала вернулись с доклада /…/ и объявили, что фюрер хочет немедленно говорить со мной. /…/

За столом с картами сидел фюрер Германии. При моем появлении он повернул голову. Я увидел распухшее лицо с глазами лихорадочного больного. Фюрер попытался встать. При этом я, к своему ужасу, заметил, что его руки и одна нога непрестанно дрожали. С большим трудом ему удалось подняться. С искаженной улыбкой он подал мне руку и едва слышным голосом спросил, встречал ли он меня прежде. Когда я ответил, что год тому назад 13 апреля 1944 г. в Оберзальцберге я принял из его рук «Дубовый лист к рыцарскому кресту», он сказал: «Я запоминаю имена, но лиц уже не могу запомнить». При этом его лицо напоминало улыбающуюся маску. Вслед за этим фюрер с усилием уселся в свое кресло. Даже когда он сидел, его левая нога была в непрестанном движении, колено двигалось, как часовой маятник, только немного быстрее».