Читать «После обеда» онлайн - страница 6
Хулио Кортасар Льоса
Не помню хорошенько, что случилось, когда я шел по Пасео-Колон, который был проспект как проспект. Вдруг оказалось, что я сижу на низкой витрине импортно-экспортной конторы, и тут у меня начал болеть живот — не так, как когда надо сразу бежать в уборную, он болел выше, в настоящем животе, словно его там постепенно перекручивало; я хотел дышать и почти не мог, приходилось сидеть тихо и ждать, когда пройдет судорога, а перед глазами у меня стояло точно зеленое пятно и пляшущие точки, и папино лицо, в конце я видел только папино лицо, потому что, кажется, закрыл глаза, и в середине зеленого пятна было папино лицо. Через какое-то время я стал дышать лучше, и на меня смотрели какие-то ребята, один сказал другому, что мне нехорошо, но я качнул головой и сказал, что это ничего, что у меня часто бывают судороги, но они сразу же проходят. Один сказал, что, если я хочу, он принесет мне воды, а другой посоветовал вытереть лоб, потому что я был весь в поту. Я улыбнулся и сказал, что я уже в порядке, и пошел вперед, чтобы они ушли и оставили меня в покое. Я действительно вспотел, пот катился по бровям, и одна соленая капля попала мне в глаз, я вытащил платок, протер им лицо и почувствовал, как губу чем-то задело, посмотрел — а это был приставший к платку сухой листик, он царапнул меня по рту.
Не знаю, за сколько времени я снова вернулся на Майскую площадь. Посреди подъема я упал, но поскорее поднялся, пока никто не заметил, и бегом пересек улицу, шныряя между машинами, которые шли мимо Розового дома. Издали я увидел, что он не тронулся с места, но я все бежал и бежал до самой скамейки и свалился на нее, как мертвый, а испуганные голуби взлетали в воздух, и люди оборачивались с таким видом, с каким смотрят на детей, когда они бегают, точно это преступление. Потом я немножко почистил его и сказал, что надо возвращаться домой. Сказал, чтобы слышать собственные слова и чувствовать себя еще лучше, потому что на него действовало лишь одно: надо было ухватить его покрепче и тащить, слов он не слышал или делал вид, что не слышит. К счастью, на этот раз он не стал капризничать, переходя улицу, и трамвай в начале маршрута был почти пустой, так что я усадил его на первое сиденье, сам сел рядом и за всю дорогу ни разу не обернулся; даже выходя из трамвая; последний квартал мы прошли очень медленно, он все норовил лезть в лужи, а я удерживал его, стараясь, чтобы он шел по сухому. Но мне было все равно, мне все было не важно. Я шел и думал: «Я бросил его», смотрел на него и думал: «Я его бросил», и хотя я не забыл про Пасео-Колон, я чувствовал себя так хорошо, я почти что гордился собой. Может быть, в другой раз... Это нелегко, но может быть... Кто знает, какими глазами посмотрят на меня папа и мама, когда увидят, что я вернулся, ведя его за руку. Конечно, они будут довольны, что я водил его в центр, родителям всегда нравятся такие вещи; но в тот момент мне почему-то подумалось, что иногда папа и мама тоже вынимают платок, чтобы обтереться, и в их платке тоже может оказаться сухой лист, который царапнет их по лицу.