Читать «Сколопендр и планктон» онлайн - страница 54

— Неплохо, — заметил Майор после некоторого молчания. — Но ощущается влияние прочитанных книг. Вернее, книги. Томика Верхарна.

Ни Майор, ни Провансаль не обращали внимания на то, как засуетились официантки, как столпились они за стойкой бара, чтобы лучше слышать.

— Ты тоже стихи пишешь? — спросил Провансаль. — О знал бы ты, как я тебя ненавижу!

В отчаянии он ломал себе ноги.

— Сейчас прочту одно стихотворение, — сказал Майор, — а ты послушай!

Майор снова задекламировал:

I Беретка набекрень, штиблет зеленый лак, от фляжки коньяка топорщится карман, красавец и поэт, с утра до ночи пьян, кутил по бардакам распутник Арманьяк. Южанин и француз, он свет увидел там, где пахнет чесноком и купол голубой. Итак, он был поэт, притом хорош собой, а значит, ни к каким не склонен был трудам. Пятерке шустрых дев доверил тело он, а духом воспарял и вызов слал в века: кропал себе стихи под сенью погребка, где всякий нос блестящ, а разум притуплён. Его мужской приклад, налит тугим свинцом, исправно по ночам обойму разряжал. Как жаркий жеребец, он всепобедно ржал: семнадцать раз подряд — ни разу в грязь лицом! II Увы, гнилой упырь, угрюмо устремя на Арманьяка взор, в котором жизни нет, зеленый вурдалак, вошел, когда поэт — о высший пилотаж! — овладевал тремя. Ужасна сила зла, когда, исполнен сил, в минуту пылких игр ты разом свален с ног Несчастный Арманьяк не закричать не мог: так сифилис его внезапно подкосил. Отнялся всякий член — такие вот дела! Еще он бормотал, пуская пузыри… Вот выпало перо… Снаружи и внутри был паралич… Но нет! — надежда в нем жила. Он мог еще спастись! И день, и ночь подряд сиделки и врачи в него втирали мазь, и адский инструмент кипел, в котле варясь, чтоб вену исколоть и обезвредить яд. III Но в черепе глухом стихов сплошной клубок, что выхода не мог найти из тупика — поскольку наш поэт лишился языка, — закопошился вновь, всеяден и жесток. Александрийский стих в двенадцать злых колец и восьмисложный ямб, свивавшийся в бреду, и прочая напасть — и все, как на беду, плодились и ползли, вгрызаясь под конец в разгоряченный мозг, что болью обуян, — глаза рептилий-рифм глядят из темноты, они огнем горят и кровью налиты — и вот от корки мозг очищен, как банан. IV Поэт еще дышал. Прозаик до утра не дожил бы, когда б сожрали мозг враги. Поэт — всегда поэт, на что ему мозги? Он может жить и так. К тому же доктора терзали полутруп, вводя в него иглу. Но плотоядный стих знай грыз его и грыз, плодился и крепчал. Вдруг мышцы напряглись, и бедный Арманьяк задергался в углу, забился, захрипел и замер, как мертвец. Попятились друзья, решив — его уж нет, в злодействе обвиня невинных спирохет, но вот один из них решился наконец и руку приложил он к сердцу мертвеца. О ужас! Что-то там, в груди, еще жило! Он поднял простыню и охнул тяжело: то был гигантский червь, глодающий сердца!