Читать «Фома Гордеев» онлайн - страница 153

— А что ты вексель отказался мне учесть — этого я по гроб не забуду! кричал кто-то неистовым голосом.

— Бу-удет! разве здесь счетам место? — раздавался бас Боброва.

— Братцы! Надо речи говорить!

— Музыка — цыц!

— Ты приди ко мне в банк, я тебе и объясню, почему не учел...

— Речь! Тише...

— Му-узыка, переста-ать!

— «Во лузях»!..

— «Мадам Ангу»!..

— Не надо! Яков Тарасыч — просим!

— Это называется — страсбургский пирог...

— Просим! Просим!

— Пирог? Н -не похоже... ну, все-таки я поем!..

— Тарасыч! Действуй...

— Братцы мои! Весело! Ей-богу...

— А в «Прекрасной Елене» она, голубчик, выходила совсем почти голенькая...— вдруг прорвался сквозь шум тонкий и умиленный голос Робустова.

— Погоди! Иаков Исава — надул? Aгa!

— Тарасыч! Не ломайся!

— Тише! Господа! Яков Тарасович скажет слово!

И как раз в то время, когда шум замолк, раздался чей-то громкий, негодующий шёпот:

— Ка-ак он-на меня, шельма, ущипнет...

А Бобров спросил громким басом:

— 3-за к...какое место?

Грянул хохот, но скоро умолк, ибо Яков Тарасович Маякин, вставши на ноги, откашливался и, поглаживая лысину, осматривал купечество ожидающим внимания, серьезным взглядом.

— Ну, братцы, разевай уши! — с удовольствием крикнул Кононов.

— Господа купечество! — заговорил Маякин, усмехаясь. — Есть в речах образованных и ученых людей одно иностранное слово, «культура» называемое. Так вот насчет этого слова я и побеседую по простоте души...

— Смирно!..

— Милостивые государи! — повысив голос, говорил Маякин. — В газетах про нас, купечество, то и дело пишут, что мы-де с этой культурой не знакомы, мы-де ее не желаем и не понимаем. И называют нас дикими людьми... Что же это такое культура? Обидно мне, старику, слушать этакие речи, и занялся я однажды рассмотрением слова— что оно в себе заключает?

Маякин замолчал, обвел глазами публику и, торжествующе усмехнувшись, раздельно продолжал:

— Оказалось, по розыску моему, что слово это значит обожание, любовь, высокую любовь к делу и порядку жизни. «Так! — подумал я, — так! Значит — культурный человек тот будет, который любит дело и порядок... который вообще — жизнь любит устраивать, жить любит, цену себе и жизни знает... Хорошо!» — Яков Тарасович вздрогнул; морщины разошлись по лицу его лучами от улыбающихся глаз к губам, и вся его лысая голова стала похожа на какую-то темную звезду.

Купечество молча и внимательно смотрело ему в рот, и все лица были напряжены вниманием. Люди так и замерли в тех позах, в которых их застала речь Маякина.