Читать «Любовь на Итурупе» онлайн - страница 76

– Я потерял все. Не только голос, который приводил тебя в трепет, но и мужскую силу. Я потратил два года, пытаясь вернуть и то и другое, но все впустую. Каору Ноды, которого ты знала, больше не существует.

– Ты помнишь, что я обещала, вступая в брак? Быть вместе с тобой и в болезни и в здравии. Даже если ты потерял голос, стал импотентом, ты все равно Каору Нода. Надеюсь, ты не намерен похоронить себя здесь?

– Этот остров прекрасно подходит для конченого мужика.

– Ты что, не собираешься возвращаться? Ты же написал в своем письме, что обязательно вернешься ко мне.

– Я хочу вернуться. Но пока я внутренне не готов к обычной повседневной жизни. Я потерял самого себя – того, кто жил с вами. Выбравшись из темной лесной чащи, я наверняка смогу к вам вернуться.

– И не думай умирать здесь. Я буду ухаживать за тобой, если ты заболеешь. Буду сидеть с тобой в твой предсмертный час. – С этими словами жена исчезла.

Во сне она была добра со мной. Гораздо добрее, чем я заслуживаю. Говорят, воды Куросио доносят свои трофеи и до Калифорнии, где должны быть мои жена и дочь. Может, следуя воле судьбы, моя душа уже вышла в воды залива Касатка и плывет по течению, которое несет меня в Америку?

Бросив петь, я падал все ниже и ниже. Делать мне стало нечего, я погрузился в депрессию и неделями не выходил из своей квартиры в Нью-Йорке. Я постоянно слушал записи своих концертов – свидетельства моей былой славы, пытался утопить в саке свою печаль по голосу неземной женщины, который больше никогда ко мне не вернется. Я завидовал даже нищим, которые пели на улицах. Я горстями принимал антидепрессанты, заставляющие меня терять чувство реальности. В таком состоянии я нес околесицу, покупал всякую ерунду, бранился с продавцами, а когда действие лекарств заканчивалось, падал, обессиленный, и спал по пятнадцать часов подряд.

По совету приятеля, который считал, что лучшее лечение – перемена климата, я отправился в Париж и на Гавайи. Но и в дальних краях я не мог справиться с переполняющей мою душу тоской. Отчаяние нельзя вылечить ни напускной веселостью, ни ослепительным солнцем, ни праздностью. Напротив, я нуждался в людях, которые испытывали ту же хандру, что и я. Больного скорее утешит сочувствие товарища по несчастью, чем ободрение здоровяка. Мне следовало отправиться на север, а не на южные острова. Вспомнив, что уже много лет я не посещал могилы своих настоящих родителей, мне захотелось после Гавайев ненадолго заехать в Японию. Может быть, сам того не сознавая, я искал поддержки у Андзю и Ино.

Побывав на могиле своих родных отца и матери, я пошел на кладбище, где покоились мои приемные родители. На участке, где хоронили членов семьи Токива, валялись пустые банки и бумажки. На воротах красной спрей-краской было намалевано: «Грязная свинья! Заткнись навсегда!» Увидел я и то, что не предназначалось для моих глаз. Сбоку от ворот лежал камень из черного мрамора с надписью: «Каору Токива». Спрей-краской были нарисованы почему-то свастика и звезда Давида, чуть ниже приписано: «Здесь лежит предатель». Сам того не ожидая, я посетил собственную могилу. Убедившись, что меня похоронили, я понял: в этой стране для меня – изгоя, отвергнутого миром живых, – больше нет места. Я стер надпись «Здесь лежит предатель» со своей могильной плиты. Единственное, что мог сделать в знак протеста.