Читать «Всегда тринадцать» онлайн - страница 232

Артистам нелегко дался тот день. После были и слезы, и ночные бессонные часы, и память, в которой все запечатлелось со жгучей силой. Но не это одно различал Костюченко, продолжая приглядываться к участникам поездки. Он увидел как бы новую ступень повзросления.

Строгая собранность не покинула артистов и тогда, когда они смогли вернуться в цирк.

4

И вот они выходят на манеж: нарядные, пружинисто легкие, на тугом носке. Выходят одинаково красивые и молодые, ловкие и веселые, ослепительно улыбающиеся. А ведь только что — за минуту до начала, уже построившись для парада-пролога, — все они были взволнованы. И не потому лишь, что предстояла встреча с незнакомым залом.

За форгангом приглушенно гудел переполненный зал. Кто в нем, в этом зале? Может быть, те, кто, натравливая полицейских, заранее предвкушал кровавую расправу над рабочими? Она не удалась. Предпринимателям пришлось отказаться от локаута, вступить в переговоры с профсоюзами. Так кем же сейчас заполнен зал?

Парад-пролог был лаконичен, но впечатляющ. Затем на середину манежа вышел Костюченко. С помощью переводчика он обратился к залу:

— Дамы и господа! Нам выпала честь первыми представить вам советское цирковое искусство. Цирк Москвы приветствует вас!

Однако прежде чем зрители, заполнившие кресла в партере, откликнулись на это приветствие — голос подала галерка. Ободряющий громкий голос. И сразу легче сделалось на душе.

Первые номера принимались одобрительно, но настоящего накала в аплодисментах еще не было. Громче прозвучали они после выступления Багреевых. И опять примолкли, когда на смену воздушным гимнастам вышел Роман Буйнарович. Тяжеловесный и медлительный, шагающий вразвалку, поначалу он даже вызвал смешки. Чего ждать от такого? Вот уж действительно медведь!

Не спеша, словно не замечая иронического оживления, Буйнарович направился к гирям. Чуть приподнял одну, затем другую. Могло показаться: он еще для себя самого не решил, что именно делать с ними. И вдруг, в кратчайший миг обретя непостижимую ловкость, вихрем взметнул над головою гири. Зал пораженно притих. Гири летели над головой пушинками. Покончив с ними, по-прежнему будто не видя зрителей, силач положил на плечи массивную рельсу, на ее концах повисло по пять униформистов, и с этим живым коромыслом Буйнарович и раз и два прошелся вокруг манежа. В зале послышались одобрительные возгласы. Откликнувшись на них коротким кивком, Буйнарович шагнул к штанге.

Как и было заранее условлено, в этот момент появился инспектор манежа с грифельной доской в руках: на ней обозначен был вес, какой подымет силач. Но произошло неожиданное: подойдя к инспектору, Буйнарович отнял у него доску, размашисто перечеркнул написанное, а сверху крупно вывел другую цифру. И тогда, увидя эту цифру, зал откликнулся и недоверчивым и удивленным шумом.

Вес, объявленный Буйнаровичем, был не только огромен: он превышал национальный рекорд, которым гордился лучший тяжелоатлет страны. Этот атлет (портрет его, размноженный в тысячах экземпляров, знаком был каждому!) также пожаловал на открытие гастролей советского цирка. До сих пор, обласканный всеобщим вниманием, прославленный атлет снисходительно взирал на Буйнаровича, а тут переглянулся со своими дружками, негромко сказал им что-то, и дружки, сорвавшись с мест, поспешили на манеж — проверить вес, уличить заезжего бахвала.