Читать «Мужчины Мадлен» онлайн - страница 5

Елена Арсеньева

– Мадемуазель, – с парижской улыбкой (нет, в самом деле, так умеют улыбаться только парижане мужского пола!) проговорил продавец, – желаю, чтобы ваша несравненная, уникальная красота (он так и сказал – vôtre beauté incomparable, unique) цвела год от года так же пышно и ярко, как эти цветы! – Парень ткнул пальцем в буйство красок на картине.

Алёна покачала головой и подумала, что тощий чернявый торговец, в остроносом смуглом лице которого было что-то гасконское, совершенно как у короля Генриха IV или, на худой конец, как у д’Артаньяна, совершил одну ошибку. Роковую, можно сказать. Ему надо было цену называть не до комплимента, а после. Сейчас Алёна не то что пятьдесят евро, но даже сто выложила бы. Честное слово!

Но что сказано, то сказано. Алёна отдала деньги, продавец уложил картину в непрезентабельный черный пластиковый пакет, наша героиня поблагодарила, обворожительно улыбнулась – и пошла вниз по рю де Мортир. По пути она увидела маленькую очаровательную кондитерскую и решила проститься с Парижем с помощью шоколадного тортика Opéra – вкуснейшего из всех шоколадных тортиков, вырабатываемых человечеством. Купив средних размеров тортик – не самый большой, а как раз чтобы хватило на двоих любительниц, имея в виду себя и свою подругу Марину, у которой останавливалась, когда приезжала в Париж, – она отправилась своим путем, даже не подозревая, что, если бы не страсть к сладкому, жизнь ее дальнейшая сложилась бы совершенно иначе.

Кто там из великих людей осуждал чревоугодие? Правильно делал, между прочим!

* * *

А на тех листочках было написано:

Стою я на холмах Монмартра.У ног моих лежит Париж.Он – словно роза изо льдаНа темном блюде океана.Париж прекрасен без изъяна.Париж сияет, как звезда.Разверст он, словно бы… Да-да,Как в рифму просится словечко,Горячее, ну, словно печка!Однако я себе клянусь:Словечком тем не обожгусь,Не оскверню своих я рук,Погибну средь метафор-мук,Но все ж избегну я соблазна,Мой стих совсем не будет грязным,Я непристойностей бегу,И расскажу я как могуСвою историю в стихахНевиннейших… ну просто ах!Сознаюсь, впрочем: я всегдаЛюбила это злое слово.Всегда, туда, звезда, бурда…Бурда – вот рифма! Это ново!Ведь там, на дне, кипит бурдаНевероятного желанья.И разверзается… всегда…Она до самосодроганьяПред навостренным, словно меч,Мужским… И что теперь изречь?!Какая рифма букве «ер»?Ну, для примера слово – мэр.Ах, мэр Парижа, говорят,Имеет девочек подрядНа пляс Пигаль и на Клиши —Любую вздрючит от души!А вице-мэр – он тоже плут,Вдвоем, случается, берутОдну девицу на двоих…Позор! Аж покраснел мой стих,Поскольку не словцо «берут»Ко мне просилось в строчку тут.Оно стучится: «Дверь открой,Впусти меня… стишочек твойЯ разукрашу, как витраж!»О нет, опасный антураж!

Перечитала… А что, стихи мне удаются! Но вряд ли я долго выдержу. Все же прозой писать способней. К тому же за долгие годы я немного подзабыла русский. То есть с прозой-то управляюсь, пишу без ошибок, а вот рифмы подбирать трудно. Впрочем, еще неизвестно, с ошибками я пишу или без. Говорят, там, в России, теперь какая-то новая орфография, пресловутую букву «ер» не пишут, например. И «ять» – тоже. А читаешь здешнюю русскую прессу или книги – голова кругом: в каждом издательстве, в каждой газетенке своя орфография. Кто до сих пор пишет революцiя, кто уже – революция, кто – жолтый, кто – желтый, кто – чортъ, кто – черт, кто – красныя, кто – красные