Читать «Там, где престол сатаны. Том 1» онлайн - страница 20

Александр Иосифович Нежный

– А я сапог жалел, – засмеялся Сергей Павлович и тут же безмерно удивился и своему смеху, и – главное – той радостной, счастливой приподнятости, беспричинно охватившей его. Душе легко стало. И он с любовью взглянул на светлое лицо чудесного старца.

Тот сказал:

– А ты в себя войди и из своей глубины сердечной мне ответь: что такое болото, в которое ты угодил?

– Я знаю, – не колеблясь, отозвался Сергей Павлович. – Это жизнь моя. Я сам собой замучился до отчаяния. Право, – дрогнувшим голосом произнес он, – иногда подумаешь, что уж скорей бы… Я не боюсь. Я врач, я смерть сколько раз видел…

– А из болота лез, – как бы между прочим отметил старичок, и Сергей Павлович почувствовал, что краснеет.

– В болоте уж очень противно, – признался он.

– Что хорошего! – охотно согласился милый дедушка. – Но отчаяние и уже тем более твое помышление руки на себя наложить – это хуже всякого болота. Это грех, радость моя. Ты только не думай, что я тебя учить собрался. Учить, Сереженька, любезное дело – все равно что камешки сверху бросать. Вот исполнять – трудно. Все равно что мешок с камнями в гору тащить. Я с людьми-то, батюшка ты мой, на моем веку мно-о-ого переговорил! Учить – так, чтобы прямо: делай, что тебе сказано, и все тут! – не учил, нет. Помогал, советовал, подсказывал, на умную мысль наводил – такое бывало. Но ведь при этом с меня самый первый спрос! Ты представь. Я, к примеру, говорю: в любви живите, а сам злобой помрачен; говорю: богатств себе на земле не стяжайте, а сам от жадности трясусь; говорю: чистоту блюдите, а сам блудом осквернен… Кто мне поверит?! Ты не читал, Сереженька, а зря… Сорок один годок отмерял, а главнейшую книгу в руках не держал.

Он укоризненно покачал головой.

Сергей Павлович хотел сказать, что у него главная книга «Справочник лечащего врача», но передумал и спросил:

– Это какую же?

– Будто не знаешь! – белый старичок нахмурился и стал старичком строгим. – Немощь духовная – беда вашего века. Все науки превзошли, а духом трудиться не желаете. Ладно. Коли не читал – послушай. – И слабым ясным своим голосом он медленно произнес: – Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, – продолжал он, и Сергей Павлович с печалью и восторгом ему внимал, – и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы…

Вслед за последними его словами тотчас зазвенела объявшая темный лес тишина. Все было черно вокруг. Лишь старичка на пеньке отчетливо видел перед собой Сергей Павлович, и неверящим, но оробевшим сознанием отмечал исходящее от него и усиливающееся с приближением ночи сияние.

– И мне, убогому, – помолчав и сокрушенно вздохнув, сказал дивный старец, – иной раз так тяжко бывало оттого, что здесь, – легкой рукой он коснулся груди, – оскудевала любовь… И я думал тогда: если я любовью моей не могу все покрыть – и обиду, мне с умыслом нанесенную, и несправедливость, и ненависть, которую я, конечно же, чувствовал… А как не почувствуешь? Ведь не столб же я верстовой, а создание Божие, хотя и в немощах пребывающее… Если нет во мне сердца милующего, то, стало быть, и смысла во мне никакого нет. Вот где отчаяние! Я, радость моя, ночи напролет молился… много ночей!.. чтобы не иссякала во мне любовь, которая одна только животворит. Тебе, должно быть, сейчас меня понять трудно… Не готов ты.