Читать «Воля судьбы» онлайн - страница 113
Михаил Николаевич Волконский
— Теперь я живу со дня на день, — говаривал он, — но, когда мой проект будет утвержден, я стану богатым человеком.
С переменою, происшедшею со вступлением на престол Петра III, хитрый итальянец устроился еще лучше, и хотя его проект все-таки еще не был утвержден, но деньги уже завелись у него, и довольно большие. Никто не знал, откуда они.
Когда Эйзенбах вернулся от князя домой, оказалось, что он недаром торопился, потому что почти вслед за ним приехал Торичиоли.
— Ну, что, есть известия? — встретил его барон. — Вы не знаете, явился в Петербург курьер из армии?
Торичиоли сказал, что явился.
— Тарасовского полка?
— Да.
— Что же, приедет он ко мне?
— Вот видите ли, — начал Торичиоли, — когда я сегодня утром пришел в канцелярию, — это слово он произнес с видимым пренебрежением, как человек привычный, — то мне сказали, что курьер приехал, но имя его Артемий Проскуровский.
— Ну, что ж из этого?
— А то, что это — тот самый Артемий Проскуровский, который был воспитанником князя и из-за которого произошла вся история тогда.
Старый Эйзенбах опустил голову.
— Вот оно что! — протянул он. — Ну, и что ж, он не хотел приехать ко мне?
— Нет, я отправился к нему. Мы ведь потом еще встречались с ним в Кенигсберге. Но я отправился собственно для вас, потому что думал, что вам едва ли будет приятно видеть его.
— Ну, — сделал барон.
— Ну, и он мне был очень благодарен. Ему уже приказали поехать к вам, и он не знал, как это сделать… Он мне все рассказал.
У двери в это время послышалось шуршание женского платья, и старуха баронесса, не выдержав, просунула в комнату голову. Она не знала, можно ли войти ей.
— Войди, Луиза, войди! — тихо сказал ей муж. — Вот Иосиф Александрович привез известие…
Он, видимо, хотел подбодрить и себя, и жену, и как-то косо улыбнулся. От этой улыбки его лицо стало еще грустнее.
Баронесса вошла и, даже не поздоровавшись с итальянцем, чтобы не задерживать его рассказа, чуть слышно опустилась на стул у самой двери. Она так и впилась своими красными от слез глазами в Торичиоли. Пследний стал передавать то, что рассказал ему Артемий.
Странно, при их сближении в Кенигсберге — правда, коротком — они никогда не говорили о Карле. Артемий словно избегал этого. Но теперь он подробно рассказал все, что знал, нарочно выставляя в самом лучшем свете храбрость Карла и поведение его под пулями.
Торичиоли, передавая рассказ, разумеется, в свою очередь, не жалел красок.
— Скажите! — не утерпел барон. — Он был сержантом в его роте?… Как это странно, как это странно! И он уже офицер теперь?
— О, да, он — тоже очень храбрый молодой человек и вполне заслужил свой чин! — сказал Торичиоли, как бы заступаясь за Артемия.
"А все не храбрей нашего Карла!" — подумали старики Эйэенбахи.
— Герой, герой!.. — шепотом повторял барон про сына, слушая Торичиоли.
Но когда тот дошел до того момента, когда Артемий увидел, как упал Карл, и бросился к нему, крепившийся до сих пор Эйзенбах не выдержал и, закрыв лицо руками, заплакал, как ребенок.
Баронесса не плакала. У нее слез не было. Она только осталась все в той же случайной и неловкой позе на стуле, как села, и, казалось, забыла теперь все… забыла, что люди могут плакать, могут выразить, облегчить свое горе; только мускулы ее лица судорожно тряслись, и изредка вздрагивали ее худые, тонкие руки.