Читать «Последняя партия» онлайн - страница 2
Лев Рэмович Вершинин
И смяла. И, размазав тех, кто не успел увернуться, заполнила крыльцо, пятная светлый, в благородных разводах камень красными отпечатками подошв.
– Долоооой!
Сбив двери, толпа обрела разум. Люди очнулись. Очень быстро среди ворвавшихся выделились горластые вожаки, окруженные плечистым молодняком. Группки по семь-десять добровольцев рассыпались по кабинетам. Невесть откуда появились знамена нации, словно черно-красно-белые цветы расцвели над площадью, только звезда в середине полотнищ была вырезана.
И не было времени жечь архивы.
Сотрудникам Дома Правды, замешкавшимся в кабинетах, не повезло. Их выбрасывали в окна, в руки тем, кому не удалось прорваться в здание, и на землю толпа сбрасывала уже окровавленные лохмотья только что еще строго-темных костюмов.
Уже не слышалось стрельбы в коридорах. Люди с трехцветными повязками на рукавах метались по этажам, лица их были безумны. Искали Хефе, еще не зная, что ему удалось уйти потайным ходом. Что около полуночи казармы Железной Гвардии поднимутся по приказу и раскаленным кинжалом вспорют пляшущие, позабывшие об осторожности улицы.
И было утро. И был день. И был вечер.
А потом ночь. Длинная и кровавая.
На исходе вторых суток боев армия сказала наконец свое слово. По горящим кварталам, фыркая и отдавая душноватым чадом солярки, прошли танки, сплющивая легкие самоходки железногвардейцев. Генералы давно обижались на Хефе: он слишком распустил оливковых, а в прошлом году еще и расстрелял пару трехзвездных, заявив, что не потерпит контрабандистов. Анализ ситуации занял меньше суток, несколько часов ушло на тактические разработки. Потом военные вступили в игру.
Телеграфные агентства разносили по миру сообщения о беспорядках, «омраченных элементами насилия», но беспорядки уже кончились, это уже не было ни бунтом, ни мятежом, но и на путч это не походило, потому что генералы очень быстро исчезли, незаметно и непонятно куда, уступив места никому не ведомым капитанам и майорам.
Оливковые отступали, отдавая квартал за кварталом.
Взлетели на воздух арсеналы.
В полдень третьего дня Революции казармы Железной Гвардии, блокированные со всех сторон народными ополченцами, научно расстрелянные методическими залпами, капитулировали.
Тех, кто сдался, выводили по одному, наскоро охлопывали и сортировали: рядовых – налево, сержантов, скрутив потуже, – направо, к урчащим, затянутым брезентом грузовикам. Приняв десятка два оливковых, машины отъезжали. Вслед им свистели, требовали вернуться поскорее. Шоферы отругивались на ходу. До пустыря было не меньше получаса хода, не считая пробок, бензина оставалось мало, а каждому хотелось сделать не менее десяти ходок во имя Свободы.
Последним из ворот казармы вывели Хефе.
Он не трясся, как многие сержанты, он вел себя достойно. Не сбрей он бороду, настроение толпы вполне могло бы переломиться: его бы пожалели, а там, глядишь, и пощадили, потому что, куда ни кинь, а этот человек тридцать лот олицетворял нацию и – черт побери! – умел делать это совсем неплохо.
Но, как назло, Хефе сбрил знаменитую бороду и был говеем не похож на себя в юности, а если толпа и могла пожалеть, то только за сходство с тем, давно исчезнувшим. Старого человека в испачканном пальто с воротником из каракуля пихнули в машину и увезли.