Читать «КОШМАР : МОМЕНТАЛЬНЫЕ СНИМКИ» онлайн - страница 394

Он понимал, что делает с собой. Он мне всегда говорил, что умрёт в море, что 40 лет ему не разменять. Что ж, он справился с этим за один день. День рождения у него был 21-го мая.

Он никогда не возил автоматы в Арубу и не ездил в Пакистан. Как не оставил для вас и ружья 10-го калибра для охоты на акул. Он просто всё сочинил. Это был его миф, его мечты о днях оружия и роз. Он очень долго жил только воспоминаниями и своими наградами, былыми интрижками и приключениями. Но с самого момента возвращения с войны он только и делал, что занимался саморазрушением.

Я видела, как Билли постепенно опускается. В последний год он вообще не хотел работать. Только пил. Не мог ни подровнять траву на лужайке, ни заниматься садом. Я всё тащила одна, как всегда.

Но больше я так поступать не буду.

Лучшее, чему меня научил Билли, это поступать не так, как он. Наша совместная жизнь потихоньку сводила меня с ума. Не знаю, насколько бы меня хватило. Хотя он всегда называл меня своей "скалой".

Так вот, теперь я одна. Сердце моё окаменело.

Это он меня сделал такой…

Кейти

*****

Над могилой сырою не плачь и не стой – Я ещё не уснул, не лежу под плитой. Я в ветра потоках, которые веют, Я в злаках зелёных, которые спеют, Я в белом снегу, что алмазом сверкает, И в шуме дождя, что по крыше стекает. Я здесь, я везде : я – предутренний сон; Ты знаешь меня – я любви страстный стон. Я в небе причудливой птицей летаю, А ночью неяркой звездою мерцаю. Над могилой сырою не плачь и не стой – Я как прежде живой, нет меня под плитой.

ГЛАВА 57. "СОБЛАЗНЫ ЧИСТОГО ЛИСТА".

"Мимолётные и сладкие, клятвы вечной любви и преданности – в горе и в радости, в болезни и во здравии – не рассчитаны на долгий срок . Эти сиюминутные обещания написаны на зыбучих песках сердца двумя любовниками, стремящимися в страну по имени "Навсегда"…

Это новый Эдем, его имя – Надежда. И, как Любовь, надежда рождается и умирает и снова рождается в сердце человеческом".

Весной 88-го мне стало лучше. В целом я превозмог своё уныние, и душевная боль уже не была такой острой, как за год до этого. К августу она почти совсем пропала. Немногим меньше двух лет прошло со дня смерти Джойс, но за одну ночь, словно сработала кнопка замедленного разъединения, с глаз моих спала чёрная пелена, и я снова обрёл способность думать о будущем, строить планы и загадывать наперёд.

До того момента я был во власти жестокой депрессии и не имел сил и думать о дне грядущем : мне было наплевать, наступит ли "завтра" вообще, жив ли я или уже окочурился. Опять меня мучило чувство вины как оставшегося в живых – то самое чувство, что вцепилось в меня по возвращении из Вьетнама : я-то вернулся, а Дэнни, Крис и столь многие товарищи – нет. За много лет до знакомства с Джойс у меня обнаружился рак, но я всё ещё был жив. А она умерла. Тоска – логичное страдание, и мне пришлось его перебороть, прежде чем стать готовым к новой жизни.

В долине у меня были и друзья, и добрые соседи. Джим и Патрисия Флетчер : они позвали меня на рождественский ужин в первый же год моего пребывания здесь и приглашали все последовавшие годы. И Нил Эрлих, живший через дорогу, с которым мы подолгу прогуливались и говорили обо всём – от Бога и Дьявола до философии и искусства. Вокруг меня были люди, и мне было с кем поговорить, но в то же время, оставаясь на ночь один на один с двумя псами в щелястой избушке, я чувствовал себя страшно одиноким.