Читать «Боснийская спираль (Они всегда возвращаются)» онлайн - страница 71

Алекс Тарн

— Эй, Фарук, оставь мне немного! — кричит сверху второй ханджар.

— Оставим и тебе… — говорит кто-то шепотом. И это не Фарук, это Габо! Как хорошо, что он здесь! Он возится с карабином, чем-то щелкая, поминутно поглядывая на лестницу. Энджи пытается спихнуть с себя фарукову тушу; это ужасно трудно, особенно в таком положении, когда ноги свисают со стола, а он прилип к ней наподобие мерзкой жабы; она извивается под мертвецом, и тут над самым ее ухом раздается грохот и еще один, и сразу — шум падающего с лестницы тела, и тут, наконец, изловчившись, она сбрасывает на пол ханджара с торчащим в спине кухонным ножом, садится на столе, одергивая юбку, и видит, как Габо, держа карабин за ствол, безостановочно бьет прикладом по кровавому месиву, бывшему когда-то человеческой головой.

— Габо… — говорит она через минуту. — Хватит. Он уже давно мертв. Они оба мертвы. Ты убил их. Слава Богу, ты убил их. Мы живы, а они мертвы. Хватит.

И он прекращает молотить прикладом и смотрит на нее дикими глазами, не похожими на глаза ее мужа Габриэля, и лицо у него забрызгано кровью убитого человека. А потом, поперхнувшись, прижав ладонь ко рту, выскакивает во все еще открытую дверь на крыльцо и едва успевает перевеситься через перила крыльца в приступе рвоты, корчась и выворачиваясь наизнанку от невыносимого отвращения к миру, заставившему его сделать то, что он только что сделал. Его трясет и колотит, и Энджи босиком выходит наружу, чтобы обтереть мокрым полотенцем его бледное опрокинутое лицо, чтобы сунуть ему в руку то единственное, что может помочь сейчас — недопитую ханджарами бутылку ракии, еще хранящую отпечатки их грязных пальцев, миазмы их слюнявых ртов — потому что жизнь продолжается, потому что другой водки нету, потому что теперь, как ни крути, они с Габо чем-то похожи на тех, убитых ими убийц. И он пьет.

Пей, Габо, пей, мой бедный мальчик, мой муж и защитник. Пей на поминках нашего счастья, нашего звенящего радостью мира на двоих, нашего дома, чьи простыни еще хранят отпечатки наших сочащихся любовью тел, нашего колодца с водою, полной звезд, нашей луны, светящейся отраженным светом наших сияющих лиц… пей, Габо! Отчего мы не первые люди на Земле? Зачем тут это двуногое зверье? Что оно делает здесь, в нашем мире? Оно врывается к нам и убивает нас — нашей ли смертью или своей, убивает в любом случае, даже если мы остаемся жить, а оно погибает от нашей руки.

— Надо уходить, Габо. Я пока соберусь… и ты приходи тоже.

Энджи возвращается в дом. Женщина должна думать о простых и важных вещах, ведь если она не подумает, то больше некому. Надо собрать в дорогу еду, не забыть спички и теплую одежду, и еще сколько-то полезных мелочей — всякие ложки, кружки и веревочки. Она ходит, собирая понемногу, и плачет, потому что знает — того, что было, не вернуть, это кончилось, и никогда, никогда не будет ничего лучше. Никогда, никогда… какое это ужасное слово, в нем нет ни капельки надежды. Она плачет беззвучно, чтобы не мешать Габриэлю, чтобы он мог взять себя в руки, чтобы пришел в себя; что поделаешь, мужчинам всегда требуется больше времени, чтобы встать на ноги. Ее никто не учил этому, она просто знает, несет в себе эти важные и простые истины с самого начала времен, когда они действительно были одни, вдвоем в целом мире, и вокруг не было никого, кроме них двоих, и звезд в колодце, и дома с простынями, хранящими отпечаток их впечатанных друг в дружку тел.