Читать «И возвращу тебя...» онлайн - страница 81

На следствии Игорь упорно держался в несознанке. Вику валил на профессора, профессора — на Гелю, решительно отрицал какую бы то ни было связь с предыдущими хайфскими изнасилованиями. Доказательств им все равно было взять неоткуда. Накопали что-то косвенное, по мелочи: кто-то в общежитии неуверенно сообщил, что видел у него нож; кто-то другой слышал, как Игорь неосмотрительно вмешался в разговор о технике ножевого боя, проявив немалую осведомленность в этом экзотическом вопросе… и прочая такая же лажа, ничего серьезного. Он так бы и выкарабкался вчистую, если бы не два обстоятельства.

Во-первых, уцелевшая сучка оказалась родной Викиной сестрой и обеих привезли в Израиловку силой и обманом. Это гарантировало Геле всеобщую симпатию и сочувственные отзывы в прессе. Ее полнейшую немоту на следствии и в суде объясняли шоком, хотя Игорь ни капельки не сомневался, что сучка разыгрывает тщательно продуманный спектакль.

Во-вторых, профессор Нимрод Брук был слишком уважаемой фигурой, чтобы вешать на его надгробье столь серьезные обвинения. Его семья и близкие задействовали немалые связи, чтобы замять дело. А «замять» означало — представить профессора жертвой во всех отношениях. В общем, Игаль Синев неизбежно оказывался крайним. Что ему — коротко и равнодушно — и объяснил нанятый судом общественный адвокат. Два пожизненных были написаны на его лбу еще до того, как в хайфской больнице «Рамбам» ему вынули из живота нож. Его нож, от которого он вынужден был потом отречься на следствии, как апостол Петр от Христа.

Два пожизненных! И главное, за что? Разве это Игорь всадил профессору нож под левую лопатку? Разве дохлая сучка не была виновата сама, швырнув в него песком? Разве не он пострадал от ее сумасшедшей сестры? Вот оно, как говорит Васька Капитонов, «мурло жидовского правосудия!»

Игорь раздраженно отщелкнул в канаву очередной окурок и круговым движением плеча вытер заливающий глаза пот. Лето выдалось жарким. Монументальная бетонада остановки, хотя и защищала от прямых солнечных лучей, но прохлады не дарила. Даже каменная скамья не успела остыть за ночь. Черт бы подрал этот проклятый климат! Домой, домой, во влажный росистый лес, в холодные ледниковые озера Карельского перешейка. Хм-м… ледниковые… одно это слово заставило Игоря зажмуриться от удовольствия.

Здесь жарко, но в камере еще хуже. Мокрая от испарений немытых тел духота, волосатые торсы сокамерных чучмеков… тьфу, пакость! В тюрьме Игоря уважали, как опасливо уважают человека, схлопотавшего два пожизненных за двойное убийство, но, по сути дела, он, как был, так и остался чужим. В этом смысле между тюрьмой и свободой не существовало особой разницы.

На грунтовую площадку перед остановкой въехал белый «нисан-альмера», притормозил, неуверенно продвинулся вперед, снова притормозил и, наконец, развернувшись, остановился прямо перед Игорем. Водитель опустил стекло.

— Алло, бижу, — произнес он на иврите с тяжелым русским акцентом. — Как отсюда покороче выехать, не подскажешь? А то мы совсем заплутали…