Читать «Летит, летит ракета...» онлайн - страница 57

— Здравствуй, товарищ Кофман, — сказала больная. — Я очень рада, что ты пришел. Как хозяйство?

— Все хорошо, — соврал Хилик. — С хлопком закончили. Кукурузы много. И птичник в порядке. Все хорошо, товарищ Роза.

— Я очень рада.

— Как-то кровать у вас на проходе… — сказал Хилик, оглядываясь. — Почему не у окна? Там лучше и место свободное. Хотите, я попрошу?

— Нет, спасибо, товарищ. Это сейчас оно свободное, а еще два дня назад… И вообще, есть товарищи, которым у окна нужнее. А мне и тут хорошо.

Они помолчали, потом Хилик хлопнул себя ладонями по коленям в знак окончания визита. Чем дальше, тем меньше он понимал, зачем приперся сюда, к этой незнакомой умирающей старухе. Впрочем, крюк был небольшой.

— Мне надо ехать… выздоравливайте, товарищ Роза.

— Да-да…

Она вдруг привстала и, протянув вперед почти бесплотную руку, ухватила его за шею. От неожиданности Хилик качнулся вперед. Роза Лихтенштейн уткнулась носом в его макушку и вдохнула, словно нюхая — совсем как тогда, в детстве, перед портретом товарища Сталина. Хилику стало неприятно, он высвободился и встал.

— Извини, товарищ, — сказала больная, откидываясь на подушку. — Извини. Передай привет товарищам в Матароте.

Привета Хилик, понятное дело, передавать не стал — незачем было, да и некому. Матаротское хозяйство доживало свои последние дни. Из столицы приезжали судебные исполнители, описывали имущество, технику, скот, птицу. Землемеры размечали участки на продажу. Странным образом банкротство терпел не прогнивший буржуазный мир, а именно Матарот — предполагаемое светлое будущее человечества. Когда осела пыль, поднятая землемерами, кредиторами и судебными исполнителями, выяснилось, что от коммуны остался лишь небольшой клочок земли, две пары рук, которых с избытком хватало для его обработки и портрет товарища Сталина в сапогах и праздничном кителе.

Обладателями двух упомянутых пар рабочих рук были Хилик Кофман и Мотька-Мотыга. Портрет же и клочок земли они получили в обмен за согласие взять на себя лично остаток долгов обанкротившейся коммуны. Влезть в столь безнадежную кабалу могли только такие упертые упрямцы, как они.

Мотька под конец жизни страдал надорванной спиной и изношенным сердцем. А может, наоборот, изношенной спиной и надорванным сердцем. Временами Хилику казалось, что матаротский невыплаченный долг был единственной причиной, которая удерживала Мотыгу на земле. Он знал в жизни только работу — тяжкий, нескончаемый и только временами радостный труд, который полагалось любить, именовать общественно-полезным и неукоснительно исполнять, пока не свалишься — с утра до ночи, с детства до старости, без каких-либо выходных, болезней и других отговорок. Умирать после всего этого должником выглядело, как минимум, нелепо.