Читать «Годы войны» онлайн - страница 226

У молодежи мало опыта житейского, они, как дети: куда пошлют, там и умрут.

Самый умный боец — 25–30 лет.

А более старшего возраста — «не совсем здоров, семья его мучает». Меня нога сильно мучает.

Под Смоленском страшное напряжение, потом Брянский.

Я пять дней на северо-западе не ложился спать.

Прямо пот выступал, он давит, а войска поставили глупо, мне жарко было.

Я очень здоровый.

Я уже спокоен, все организовал, подготовил; ложусь спать. Само пойдет.

Я 2–3 дня готовлю, а потом ложусь спать.

Когда обстановка требует, я по 3–4 дня не ложусь спать.

Когда в Сталинграде наша артиллерия накрывает своих, красноармейцы горько шутят: «Вот и дождались второго фронта, открыли».

У-2 сбрасывают продукты нашим войскам ночью. Мы обозначаем передний край плошками, которые зажигают на дне окопов. Командир роты Хренников забыл обозначить передний край, вдруг из тьмы небес хриплый голос: «Эй, хрен, ты скоро зажжешь плошки?» — Летчик с выключенным мотором. Хренников говорит, что на него это произвело страшное впечатление. Этот голос с неба, назвавший его фамилию.

Разговор красноармейцев, идущих к переправе.

Один: «Давно уж горячей пищи не кушал».

Второй: «Крови попьем там горячей своей».

Родимцев: «Ну что ж там, все родину защищают, а мы воюем».

С-т Титов и л-т Ковтушенко прошли по льду в ночь с 16-го на 17-е, по льду в 3 см — саперно-инженерного батальона.

Соревновались два берега: кто скорее проложит дорожку — выиграл левый берег.

Переправа. Лодку пробило. Она везла муку. Боец Воронин не растерялся высыпал из одного мешка муку, мешком заткнул дыру, а другие дыры обмазывал образовавшимся клейстером. Лодку пробило, в ней 77 отверстий — боец за день залатал все 77 дыр.

Ночь при луне, переход, лед постреливает, то светло, то облака.

Ген. Чуйков:

«Сталинград — это слава русской пехоты. Пехота победила весь арсенал немецкой техники.

„Волтузка“, „волтузить“.

Отступление гибель.

Ты отступишь — тебя расстреляют. Я отступлю — меня расстреляют.

Нигде так не пользовались оружием ближнего боя.

Перестали бояться танков. Когда била авиация, немцы и наши бежали навстречу друг другу и прятались в одни ямы.

Немцы пробовали вбивать клинья, но мы им показывали клинья!

Они начали играть па гармошках губных и танцевать. Ну, мы им показали гармошки.

Радиоаппаратура не работала от бомбежки, сотрясалась эмульсия в лампах.

Сидишь в блиндаже, гула нет, а в ушах иголки.

Посуда на столе рассыпалась.

Самое тяжелое чувство: где-то трещит, все грохочет, посылаешь офицера связи, и его убивает.

Вот тогда весь дрожишь от напряжения.

Нефть течет потоками через КП к Волге и вспыхивающая Волга. Мы в 15 метрах от Волги. Уйти — нарушить связь, остаться — Волга горит. Выход был к противнику только.

Немцу, должно быть, говорили, что штаб здесь, но он, должно быть, не верил этому.

Пресса дразнила Гитлера, а мы ужасались. Сидели, знали, чувствовали, что Гитлер бросил главные силы.

Еременко, Хрущев мне сказали: — Надо отстоять Сталинград. Как ты смотришь?

— Есть, слушаюсь.

— Нет, мало слушаться, как ты смотришь?

— Это значит: умереть — умрем.