Читать «Годы войны» онлайн - страница 217

Продолжение беседы с бойцами мотострелкового батальона.

Косткин Николай Петрович, 1918 года рождения, рязанский, пошел трактористом, не успел жениться. Два брата на фронте, моложе его, а отец сапер.

В 1938 году служил в войсках НКВД. В разговор вмешивается Стекленков, говорит: «Я теперь без войны не могу, выведут из боя, скучать начинаю». Косткин отморозил себе руку и ногу, но не уехал в госпиталь. Он командир взвода автоматчиков. «Четыре ночи в бою был, не заснул, какой-то азарт меня берет. Командир спрашивает: „Как, дадим?“ „Дадим!“ — И весело сразу мне. Я пули не боюсь, черт с ним, пусть убьет!»

Продолжение беседы.

Красноармеец Иван Семенович Канаев (1905 года рождения, августа 22-го, из села Дубровичи Рязанской области, работал дорожным мастером с 1930 года. Семья — восемь человек, отец — 61 год, мать — 58, жена и четверо детей. До войны призывался в 1929, 1930, 1931 годах. Последний раз на радиосвязи). «Учили, а мне в голову ничего не вложилось. Призвали 3 июля 1941 года, повестку принесли, когда дрова рубил. Песни пели, вина выпили, море по колено! Утром колхоз дал лошадей и отправили в Салочу, а вечером — в Рязань в казармы. Учили в Дашках на шофера. Жена, мать приходили ко мне. Командование было очень хорошее, отпускали. Раз шесть дома был. Попал в первый мотострелковый батальон. Вот когда приближались к фронту, было действительно страшно. А пошел в бой, и стало как-то веселей. А теперь, как на работу, в бой хожу. Как на фабрику ходят. Я двадцать два раза в бой ходил. Под Богодуховом меня ранило, легко. Но я не ушел с передовой. Чего в госпитале путаться. Поподробней? Значит, пришел в мотострелковый батальон, он еще в бою не участвовал. Первая Сталинская бригада. Приехали на фронт, заняли оборону, утром взошло солнце, а он с левого фланга стал бить из пулемета, зажег нам баки с бензином. А к вечеру мы ворвались в его окопы. Вперед было страшно, а сейчас я его пуль не боюсь, один миномет в тоску кидает. У меня винтовка — родное оружие, она не отказывает. Упала у меня в Богодуховке в грязь — я думал, пропадет, нет, слава тебе господи. Ходил я и в штыковую, только немец ее не принял. Крикнули „ура“, он вскочил и бежать. По дому я меньше скучаю, но, главное, ребятишек повидать хочется, особенно младшего, народился, я его и не видел. А в общем скучаю. Есть один друг у меня, Селидов, с первого дня мы с ним. Днем прошли километров пятьдесят. Если со здоровыми ногами, не так уж трудно. Мы в Петрищеве взяли трофеев, а я для себя ничего не взял. Зачем мне, убьют. Часов ручных мог бы набрать дюжину, но у меня натура такая, мне отвратительно к нему, к его вещам прикоснуться. У меня вещевая сумочка легкая. Пошамать хлеба — раз, тетрадочка, пара белья, портянки запасные. Случалось с немцами прямо, лицом к лицу. Нас человек пятнадцать, а их целый взвод. Он меня ранил, а я его убил. Он выскакивает. Я помыслил, меня, словом, заинтересовало, хотел его живым взять. Стой, кричу, он по мне очередь — в руку попал. Я по нем приложился, все равно моя веселей, он упал. После мне хозяйка из хаты крынку молока вынесла, я попил. Вот перевязаться нечем было, я на раненого мальчишку бинт свой затратил, деревенский мальчишка, плечо ему перевязал. Иду теперь в бой спокойно, есть, конечно, чувствие, но привык. Назад от миномета никогда не ходи. Побежишь назад, конец тебе! Если из пулемета он бьет, тоже в цель не очень попадает. Заляжешь, перебежишь. Замолк он, опять беги вперед! А как уж назад пошел — догонит! Автоматчики, они бесцельно бьют. Наступление утрецом, пораньше лучше всего. Он бьет, а ты видишь, откуда он бьет. Орудийным он редко бьет, и все у него перелет. Авиация, ну что она у него может сделать? Рассыплешься по полю. Вот миномет, я считаю, отвратительный. Он у него самый сильный. Дома воротного скрипа боялся, а здесь ничего не боюсь. В Петрищеве я пулеметчика сшиб на крыше. Подход мы сделали, залегли. Мороз сильный, а лежали долго, я здорово замерз. Как вскочил на ноги, ай, ай, больно! Ну, совсем замерз. Я из винтовки приложился по пулеметчику, он сразу замолк. Потом проверил: я ему в бровь попал. Я им человек пятнадцать извел. Я, что ли, пошел на него воевать? Мы воюем на своей земле. Весело больно было бежать в бой в Морозовке. Он отступает. А мы за ним бежим. Наслушаешься — мирное население про него такое рассказывает, такая у него подлость — разве их можно миловать?