Читать «Наследие Михаила Булгакова в современных толкованиях» онлайн - страница 66

Повесть «Собачье сердце» (1925) воспринимается «как антиутопия, осуществившаяся в реальной действительности. Здесь присутствует традиционное изображение государственной системы, а также противопоставление ей индивидуального начала» (12, с. 148). По мысли О.Н. Николенко, «Собачье сердце» ассоциируется с гоголевской «Ночью перед Рождеством» и своеобразно интерпретирует тему романа Э.Т.А. Гофмана «Эликсир дьявола». Центральной проблемой повести «Собачье сердце» становится изображение человека и мира в сложную переходную эпоху. Элементы в ней антиутопии, возможности фантастики, пародии и пр. «помогают писателю раскрыть психологические и социальные процессы, происходящие в обществе, предсказать их эволюцию» (12, с. 155).

Признаки антиутопии О.Н. Николенко находит и в пьесе М. Булгакова «Багровый остров» (1927), основной принцип построения которой — пародия на общественно-политические процессы в Советской России 20-х гг. Прием карнавализации «помогает писателю создать мир наоборот» (12, с. 164), причем для этого используются ассоциации с гоголевским «Ревизором» и грибоедовским «Горем от ума».

Рассматривая роман «Мастер и Маргарита», О.Н. Николенко в основном излагает содержание идей перечисленных выше авторов книг об этом романе. В результате О.Н. Николенко приходит к выводу, что «прогнозирующая сила антиутопии в творчестве Булгакова стала неиссякаемым источником комедийности» (12, с. 201).

Игорь Сухих в статье «Евангелие от Михаила» (14) называет «закатный» роман Булгакова «романом-лабиринтом». Скорее, он даже находит в «Мастере и Маргарите» «три романа, три лабиринта, временами пересекающиеся, но достаточно автономные. Так что идти по этому „саду расходящихся тропок“ можно в разных направлениях. Но оказаться в результате в одной точке» (14, с. 213). Имеются в виду ершалаимские главы (гл.2, 16, 25, 26), московская дьяволиада и роман о Мастере. В булгаковской истории о Иешуа и Пилате растягивается и тщательно пластически разрабатывается каждое мгновение и получается «бесконечно длинный день, поворотный день человеческой истории». считает И. Сухих (14. с. 216). Булгаковский Иешуа, по мнению автора статьи, отнюдь не Сын Божий и даже не Сын человеческий. Он — человек без прошлого, сирота, и гибнет, ибо попадает между жерновами духовной (Каифа и синедрион) и светской (Пилат) власти. В булгаковском ершалаимском романе читатель видит все происходящее на Лысой Горе глазами Левия Матвея, роль которого в чем-то аналогична роли Мастера, полагает И. Сухих. Булгаковский Пилат, по мнению критика, являет собою «не торжество силы, а ее слабость» (14, с. 217).

Если ершалаимская история строится, в сущности, по законам новеллы, ибо в ней и ограниченное число персонажей, и налицо концентрация места, времени и действия, то в московском пространстве фактически сосуществуют два романа. В московской дьяволиаде есть много перекличек с ершалаимской мистерией. Ершалаим и Москва «не только зарифмованы», но и противопоставлены в структуре «большого романа», считает И. Сухих (14, с. 219).