Читать «Мусорная корзина для Алмазной сутры» онлайн - страница 5

— Товарищи! Вы устали. Пожалуйста, отдохните.

Как сообщает стенографистка, после его слов среди многолюднейшего собрания не было ни одного, кто бы в эту минуту не обрел просветления.

Естественно, моя будущая бабушка Фаина влюбилась в него до полусмерти, поэтому с трибуны, на которую этот тип всходил еще неизвестно кем, спустился уже не кто иной, как мой родной и любимый дедушка Степан.

9

Это была пара — нимфа и сатир. Сам себя дед называл мордоворотом.

— Я иду, а на меня все морды воротят, — с гордостью говорил он.

10

В ссылку дед попал еще при царизме. За распространение листовок революционного содержания. К нему явилась полиция с ордером на обыск и на арест.

Полиция колотит в дверь. Он им:

— Иду, иду!

А сам не открывает. Он решил быстро и незаметно съесть листовки.

Когда полиция ворвалась, он съел почти весь тираж. Осталось несколько листовок. Полицейские схватили их и жадно стали читать. Там было написано:

Если идет дождь — Пусть идет. Если грянет буря — Пусть грянет.

Оба полицейских, прочтя листовку, обрели просветление, которым они, как всякое живое существо, изначально обладали, но были погружены во мрак неведения.

В то же мгновение в их полицейских сердцах вспыхнуло ответное стихотворение — одно на двоих — об Истинной Реальности и иллюзии, движении и покое:

Арестовали тебя Или нет, На свободе ли Или в темнице, Ты — океан, который не знает вериг!

— продекламировали полицейские. С этими словами они сдали деда в участок и отправили на каторгу.

11

Будучи в заключении, мой дед оказался в камере с образованнейшим человеком своего времени. Звали его Карл Иосифович Сафьяни. Двадцать иностранных языков он знал в совершенстве, а остальные тридцать четыре так-сяк: умел на них читать и писать.

Шесть долгих лет просидели они в одной камере со Степаном. И все свободное время уважаемый профессор Московского университета Карл Иосифович Сафьяни посвящал тому, что обучал Степу разным иностранным языкам: английскому, польскому, итальянскому, латинскому и древнегреческому, даже персидскому и японскому.

Дедушка Степан оказался на редкость способным и трудолюбивым, он не только все схватывал на лету, но и очень старался, учил слова, записывал в тетрадочку, и они подолгу с Карлом Иосифовичем упражнялись в устной речи. К концу заключения Степан уже с гордостью подумывал про себя, что попал он в тюрьму совершенно необразованным пролетарием, простым чаеразвесчиком (он работал на чаеразвесочной фабрике), а вернется интеллигентом, как Карл Иосифович Сафьяни — широко образованным человеком своего времени.

Он даже поделился с Карлом Иосифовичем своими мечтами, что когда он выйдет отсюда, то не составит ли Карл Иосифович ему протекцию на должность преподавателя иностранных языков, ну, он пока не знает куда — в гимназию или Московский университет…

— Да тебя, Степа, Кембридж примет как родного! — подбадривал его Карл Иосифович. — Я уж не говорю про Сорбонну.

И вот пришла им пора прощаться. (Дедушку выпустили намного раньше.) Обнялись они на прощанье, Степа чуть не плачет от благодарности к своему учителю — такие тот перед ним раздвинул неслыханные горизонты.