Читать «Гарнизон» онлайн - страница 77

Дело было лишь за приказом и подписью руководства. Но вот за этим и стало дело, поскольку в последние дни вдруг стали громче звучать речи, что, дескать, как бы не пустое и небезопасное дело затеяно. Потому как одно дело в чужом пиру похмелье, а вот куда хуже — это тумаки в чужой драке. Недовольные даже написали письма в Совет с обоснованием своих возражений.

Это была первая серьезная оппозиция за прошедшие годы, так что Макеев мог себя поздравить в некотором роде — у него как у настоящего русского царя завелись свои раскольники.

Нет, до царя ему, положим, далеко, да и многое из того, что говорят раскольники, в сущности верно. Он бы и сам не прочь принять какой-нибудь из их планов. Только при всех своих достоинствах эти планы не учитывали одного — фактора времени. Ибо в письме говорилось, что больше трех месяцев рейдгруппе не продержаться, а конный марш при самых выгодных условиях займет тридцать дней — это если идти без отдыха, не ожидая отстающих.

А ведь если стать на их точку зрения, то нужно еще будет снестись с Лыковым, разослать гонцов в кочевья, собрать всю ораву.

Да, время, время…

И почему-то поневоле ему все чаще вспоминался Афганистан…

Туда тоже ведь сунулись вот так, торопливо и не особенно думая, не ожидая ничего опасного, с одной стороны, и страшась того, что если не придут они, то придут американцы — с другой.

Макеев помнил разговоры в штабе ограниченного военного контингента, что, мол, накануне декабря семьдесят девятого был какой-то доклад ГРУ с печальными прогнозами, чем кончится эта затея, прочтя который, первый зам командующего сухопутными войсками брякнул маршалу Устинову: «Да что они смогут против нас, эти… мужики в шароварах?!»

И еще: случайно услышанный уже на Аргуэрлайле веселенький рассказ порученца Мезенцева — лощеного подполковника-особиста.

Тот поведал исходящий будто бы от приближенного самого генсека, тогда еще шефа КГБ, слушок, как не хотел старенький, уже одной ногой стоящий в могиле Леонид Ильич Брежнев давать команду на ввод войск, как раз за разом снимал вопрос с заседаний Политбюро, в котором большинство уже согласилось с доводами армейцев и K°митета. Как к нему, разбитому очередным инсультом, приезжал лично Андропов, и он, еще не восстановив речь, дрожащей рукой написал на листке, вырванном из блокнота, что этого делать нельзя, что мы станем интервентами, и что мир не поймет того, что они сделают… Но все-таки дожали старика, оставшегося почти единственным несогласным в Политбюро.

Тогда Александр, ощущая неприязнь к ерническому тону особиста, испытал и невольное уважение к покойному генсеку, над которым прежде посмеивался и не считал грехом рассказать о нем анекдотец.

Но теперь похожая дилемма встала перед ним. В этом мире, конечно, не знали слов «интервенция» или тем более «экспорт революции». Напротив, подмять под себя соседа силой меча было нормальным делом. Но только вот и рассчитываться, если чего, здесь доводилось не ругательными резолюциями ООН или торговым эмбарго. Платой за ошибку были уже твои сожженные города и веси, твоя страна под чужим сапогом и персонально твоя голова на колу перед вратами твоего собственного дворца.