Читать «Фирмамент» онлайн - страница 33

Михаил Савеличев

Брат Склотцки взял Фарелла за локоть и отвел его от двери. Он не сопротивлялся, но продолжал смотреть на утопающую в серебристом тумане фигуру. Она притягивала и звала вновь в свои объятия, звала присоединиться к бодрствованию в ночи, где нет нужды в глазах, слухе, вкусе - обманщиках и искусителях, для которых мир также непредставим, как слон для слепцов, но, что хуже всего, зрячий никогда не признает себя таковым, ибо ему внушили, что та тьма, которая пеленает его, и есть подлинный свет. Все, ставшее таким ярким и подлинным, полным цвета и смысла, увядало и рассыпалось, пятна ржавчины проступали на стенах и окно в бесконечность удалялось в никуда. Милостивое мироздание обращало Скопцки в ужасную пародию на саркофаг великих, где невидимые провода гальванизировали тело и брызгали румян на разлагающуюся плоть, а оно тряслось, фонтанировало гнилью и прощально махало истлевшей кистью с торчащими кончиками костей тем, кто оставался здесь.

- Ужасно, - честно сказал Фарелл.

- И прекрасно, - подтвердил брат Склотцки. - Вы хорошо держались, коммандер. Не каждому удается проявить такую сдержанность. Скажите мне, что вы видели, после того, как...

Монах не закончил, но Фарелл понял его. Для этого действительно трудно подобрать слова. Если возможно. Можно только попытаться сравнить что было и что есть, и чем отвратнее будет описание того, что есть, тем ближе к истине окажутся тени видений Скопцки.

- А разве вы сами...?

Монах покачал головой и печально закрыл глаза.

- Я лишь служка у подножия Эдема, провожатый, Вергилий. Место мое в аду, но господь в милости своей позволяет мне как-то соприкасаться с подлинной благодатью. Иначе никто не удержался бы перед соблазном уничтожить дьявольское в себе. Но тогда кто бы поддерживал жизнь колонии? Привлекал адептов? Унижался перед великими? Мы можем лишь надеяться на то, что после профанного существования нам будет позволено войти в мир горний.

- Понимаю. Но... Это трудно объяснить. Как будто после вечной вахты в космосе, среди железных стен и проводов, в компании самых последних выродков и малых сил ты оказался в саду на Земле, погрузился в настоящий воздух и зелень...

- Некоторые сравнивают это с пустыней и оазисом, - сказал монах, - Или расцветанием Марса. Или Вздохом в Долине Утопий... Говорят тоже незабываемо.

- С чем бы мы не сравнивали жизнь, мы все равно не поймем смерть.

Брат Склотцки уважительно посмотрел на Фарелла, прищурил глаз и пригрозил пальцем:

- Признайтесь, коммандер, вы это похитили. Слишком хорошо для вас, чтобы быть вашим!

Фарелл пожал плечами. Сейчас уже было гораздо легче и на Вздох он не попался. Хотя был мимолетный соблазн сравнить с ним, действительно, очень похоже. Все приходило в норму, то есть становилось таким же серым, металлическим, надежным, как может быть надежным гроб для впавшего в летаргический сон. Но оставался мимолетный привкус, сожаление, что все так быстро прошло, что ему не суждено влиться в то состояние фонтанирующего бытия, полноты и целостности, присутствия в этом миге и мерцании вместе со всей Ойкуменой, где не может быть никакого завтра или вчера, а есть только сейчас. Ему казалось, что это незримое состояние теперь вечно будет скрываться в нем, изредка прорываясь тоской и ностальгией, тошнотой и меланхолией. Лекарство не сможет победить яд наживы и жажды жизни, полной риска и наслаждений, но оно будет окунать его в такие бездны отчаяния, что однажды он может не выдержать и вновь постучаться в дверь колонии, как блудный сын после десятилетий странствий и греха. Только вряд ли будет в его честь зажарен телец... Есть вещи и дела, которые не забываются и не прощаются.