Читать «А что же завтра?» онлайн - страница 38

Его затошнило. Нет, этого нельзя допустить. Он не мог себе позволить лишиться яичницы, которая была, наверно, самой дорогой яичницей на свете. Жалко, просто до слез. Но драгоценная яичница все-таки вырвалась наружу и при этом едва не вывернула его наизнанку.

Ну а уж тогда какая разница?

Есть такие положения, которые можно считать неблагоприятными. И место не то, и время неподходящее. И все знаки указывают не в ту сторону. Тогда надо убираться, даже если нет велосипеда. Пусть даже и пешком. Улитка переползает через дорогу, надо только подольше ползти.

ОДИННАДЦАТЬ

Человек за окошечком железнодорожной кассы напоминал узника за тюремной решеткой. Наверно, попался за какое-нибудь культурное мошенничество — на обыкновенного вора-то он не походил. У него были песочные с проседью усы, концами книзу, и очки без оправы. Очки сидели на переносице, такие называются пенсне. Интересно, как видится ему Сэм? Так же, наверно: мальчик за тюремной решеткой?

Тихо, так тихо, что не расслышала бы ни одна живая душа, спросил Сэм:

— Как далеко можно проехать за восемь пенсов?

— Говори громче, — сказал человек с усами. — Больше голосу, мальчик.

— За восемь пенсов, — сказал Сэм. — Как далеко можно уехать?

— Ну, на роскошное кругосветное путешествие этого, во всяком случае, не хватит. А почему ты спрашиваешь?

— Потому что хочу знать.

Потому что он хочет знать. Этот бледный, усталый и напряженный, как струна, паренек хочет знать. Трудные времена для таких, как он, ребят, что вчера еще бегали в школу. Высматривать их — единственное развлечение кассира, особенно когда начальник станции отлучился или слег с простудой и забылся над спортивными новостями. А может, и не совсем развлечение. Трудно теперь сказать после стольких лет. У такого человека сидение в билетной кассе не могло оставить по себе ярких воспоминаний.

— Все зависит от того, — сказал человек в кассе, — в каком направлении ты хочешь ехать, намерен ли вернуться и когда и сколько тебе, ты считаешь, лет. Если меньше четырнадцати, ты можешь уехать в два раза дальше.

— Мне тринадцать.

— Ну, если тебе тринадцать, то я — не я, а моя тетя Регина девяносто трех лет от роду.

— Мне уже не двенадцать.

— С этим я готов согласиться. Мне уже тоже, хвала господу, больше двенадцати лет, но если ты утверждаешь, что тебе тринадцать, это останется на твоей совести, не на моей.

— У меня было одиннадцать пенсов, но пришлось потратить три на пирожок с мясом. — Он хотел было сказать, что раньше у него было целых два шиллинга и шесть пенсов, да только она их взяла, но передумал и добавил: — Меня стошнило.

— От пирожка? С ними всегда требуется осторожность, мальчик.

— Нет, сэр.

— Ты хочешь сказать, что тебя стошнило до того, как ты съел пирожок?

— Да, сэр.

— И тогда ты купил себе пирожок?

— Да, сэр.

— Понимаю теперь, — сказал он, — почему ты так бледен. Гм… Так куда же тебе надо ехать? В глубь страны, или к морю, или, может быть, в бухту Тимбукту?