Читать «А что же завтра?» онлайн - страница 15

«Боже, открой мне свою дверь. Пожалуйста, открой. Только на эту ночь. Утром я сяду в поезд и уеду и не буду больше тебя беспокоить».

Все шесть створок — две передние и четыре боковые — на замок заперты от Сэма. В старину, говорят, было не так. Даже в Средние века, о которых все толкует мама, было не так. Церкви служили тогда убежищем. И укрыться в них могли даже убийцы, воры и беглые.

Под задней стеной, ниже уровня пола, оказалось что-то похожее на дыру. Как он ее заметил и зачем она там, было совершенно непонятно. Может, кошки вырыли или собаки, а может, сам бог быстренько приготовил ее для Сэма. Сперва Сэм пошарил рукой, потом просунул голову и, отчаянно проталкиваясь, втиснулся целиком. Внутри, под настилом церковного пола, было совсем темно, однако сухо и достаточно просторно, и Сэм улегся, свернувшись калачиком. Левое плечо он вдавил в землю, и боль понемногу утихла.

В тот вечер у них было собрание прихожан. В этой церкви по вторникам уже лет тридцать проходили вечерние собрания прихожан, и потом еще лет тридцать они проходили, покуда в 1967 году не построили эту модернистскую громадину, а старую церковь тогда сняли с фундамента и продали на вывоз вместе с термитами. Рывшийся в мусоре мальчишка нашел на месте бывшей ризницы 18 пенсов старыми деньгами и заржавленный велосипедный звонок, который уже не звонил. На 18 пенсов он купил себе кока-колы и шоколад с орехами, а звонок бросил на пустыре по дороге домой.

Сэм не слышал длившегося 45 минут собрания. Не слышал он и разговоров в ризнице, где потом пили чай с печеньем и, по обыкновению, сплетничали до половины десятого. Если бы он слышал, не исключено, что его жизнь сложилась бы по-другому.

ПЯТЬ

Сквозь сон Сэм почувствовал два горячих прикосновения: на груди и под лопаткой — и нехотя осознал чье-то присутствие, чье-то чужое, чуждое, постороннее вмешательство, словно бы вторгшееся издалека. Словно на полпути куда-то, куда ему так важно попасть, его вдруг останавливают и не дают дойти до конца. Сэм сопротивлялся, и горячие прикосновения то обретали, то утрачивали реальность и в конце концов стали частью сна, в котором тетечка, чтобы выгнать из его тела болезнь, лепила на него горячие припарки. Ну, уж этого он стерпеть никак не мог, даже в самом глубоком сне, и проснулся с воплем: «Сейчас же отстаньте, слышите? Не троньте меня! Можете самой себе ставить ваши вонючие припарки!»

Никакой тетушки не было, а припарки оказались двумя перепуганными кошками, которые, шипя, прыснули в стороны, когда он вдруг вскинулся и заорал, и сам он был перепуган не меньше их и плохо понимал, что к чему.

Он испустил вздох из бездны охватившего его отчаяния, из такой глубокой, глубокой бездны… Может, здесь и вправду обрывается мир и дальше — пропасть? Пальцы судорожно впивались в грязь, в пыль, хватались за комки глины — только бы удержаться, пусть и не понимая, где он и что с ним.

Ничего похожего на то, что обычно окружает тебя по утрам. В слабом сером свете едва проступали расплывчатые груды не то земли, не то мусора да виднелись похожие на ножки грибов столбы, на которые опиралась тяжелая темная громада. Все остальное под каким-то неестественным углом уходило в землю. Жуткая картина. Но было ни кровати, ни хлопающей шторы, ни отрывного календаря с изображенной на нем картой мира. Не было потрепанных комиксов (на стуле из гнутого дерева), которые, прежде чем они дошли до Сэма, читали и перечитывали 19 других мальчишек. И никто не звал его из кухни: