Читать «Банка» онлайн - страница 6

— А знаете, что это такое? Кумекаете, нет? Тогда слушайте сюда. Это центр жизни, вот что это такое! Ей-ей, как бог свят!

Раскачиваясь в ритме дерева, Джаду подставлял лицо болотному ветру, которого никто, кроме него, не видел, не слышал и не ощущал. Его глазные яблоки снова начинали вращаться, словно ни к чему не привязанные. Голос вышивал темными нитками рисунок; цепляя иглой мочки ушей слушателей, он вплетал их в тихий, без дыхания, узор.

— Из него, в трясине Миддибамбу, выползла вся земная тварь. Тянет наружу лапу, тянет язык, тянет рог — все растет. Крохотулечная амеба — растет. Лягуха с раздутым горлом — растет! Ага! — Он хрустнул пальцами. — А вот большая тварь выползает, с руками-ногами, — человек! Эта штука — центр творения! Это Мама Миддибамбу, из нее вышли мы все десять тысяч лет назад. Вы уж мне поверьте!

— Десять тысяч лет назад! — повторяла Бабушка Гвоздика.

— Оно такое древнее! Смотрите! Ему ничего больше не надо. Оно все знает. Плавает, как свиная отбивная в жиру. Глядит глазами, но не сморгнет, и злости в них нету, правда? А как же! Оно ведь все знает. Оно знает: мы вышли из него и в него же вернемся!

— Какого цвета у него глаза?

— Серые.

— Нет, зеленые!

— А волосы? Коричневые?

— Черные!

— Рыжие!

— Нет, седые!

Тут Чарли обычно процеживал сквозь зубы свое мнение. В иные вечера он повторялся, в иные — нет. Но это не важно. Когда вы повторяете то же самое вечер за вечером поздним летом, речь всегда звучит по-разному. Ее меняют сверчки. Лягушки. Ее меняла штуковина в банке. Чарли говорил:

— А что, если однажды в глубь болот зашел старик, или не старик, а молодой парень, блудил-блудил по мокрым тропам и сырым ложбинам, ночь за ночью, год за годом; и выцветал, и коченел, и усыхал. Солнца не видел, скукожился вконец, свалился в ямку и лежит там в какой-то… жиже, как личинка москита. И вдруг — почему бы и нет — это кто-то нам знакомый. Может, мы с ним как-то обменялись словом. Почему бы и нет…

Из дальнего угла, где сидели женщины, доносился свистящий шепот. Одна из женщин поднималась на ноги, подбирая слова; глаза ее горели черным блеском. Ее звали миссис Тридден. Она говорила:

— Что ни год, в болота убегают, в чем мать родила, детишки. Теряются и там и остаются. Я сама однажды чуть не потерялась. И… у меня пропал мой маленький сынишка, Фоули. Не хочешь же ты СКАЗАТЬ!

Гости затаивали дыхание, вбирали через ноздри, ужимали, стягивали в точку. Уголки губ опускались, лицевые мускулы изображали маску скорби. Поворачивались головы на длинных, как стебли сельдерея, шеях, глаза впитывали ее ужас и надежду. Ужас и надежду миссис Тридден, которая, вытянувшись в струнку, опиралась напряженными пальцами в стену позади себя.

— Мой мальчик, — шептала она. Она выдыхала эти слова. — Мой мальчик. Мой Фоули. Фоули! Это ты, Фоули? Фоули! Фоули, ответь мне, детка, это ТЫ?

Все не дыша оборачивались поглядеть на банку.

Штуковина в банке молчала. Просто смотрела через бельма на толпу гостей. И глубоко в костлявых телах истекали весенним ручейком соки тайного страха; прочный лед обычной безмятежности, веры, смирения давал трещину, обращаясь гигантским потоком талых вод. Кто-то вскрикивал: