Читать «Под солнцем Сатаны» онлайн - страница 160
Жорж Бернанос
- Тут, знаете, еще что... такая незадача, право, - заговорила вновь старуха, откашлявшись. - Словом, в соседнем покое (наш святенький называет его молельней, - исповедует он там) сидит очень важный господин. Нарочно приехал из дальней стороны, чтобы нашего батюшку повидать... Старый такой, с орденом Почетного легиона. Очень порядочный господин, уж поверьте мне, такой вежливый! Поди, скучает он там, сидючи в одиночестве.
Шавраншский врач машет руками, как бы посылая к черту старика вместе с его орденом Почетного легиона.
- Верно, какой-нибудь генерал в отставке, - предположил бывший профессор химии, заговорщически улыбаясь.
- Чего не знаю, того не знаю, глядите сами, вон его карточка на столе, у вас под носом, - сердится Марта. - Только глаза у него такие добрые, ласковые такие. Должно, не из военных!
Прямоугольничек бристольского картона действительно лежал на столе под самым носом господина Гамбийе, который покраснел, как мальчишка.
- Ого, это несколько меняет дело! - воскликнул он с видом знатока, протягивая карточку священнику. Тот покачнулся, словно от удара.
- Антуан Сен-Марен!.. - едва выговорил будущий каноник, и губы его увлажнились.
- Член Французской академии! - вторил ему Гамбийе.
Молодой врач картинно выпрямился, постоял в раздумье и, наконец, объявил:
- Ведите нас к нему!
XI
Именитый старец вот уже полвека упражняется в иронии. Талант его, беспощадностью которого он гордится, на самом деле самый что ни на есть послушный, ручной. Притворяясь то целомудренным, то разгневанным, разражаясь то насмешками, то угрозами, он хочет лишь угодить своим хозяевам, подобно покорной наложнице, которая то укусит, то начнет ласкаться. Самые достоверные слова становятся предательской ловушкой в его сладкоречивых устах, и сама истина раболепно пресмыкается. Своеобразной добродетелью седовласого гаера остается не притупившееся с летами любопытство, нудящее его непрестанно менять облик, изучать себя перед зеркалом. Каждая написанная им книга есть своего рода дорожный столб, где он подстерегает прохожего. Подобно уличной девке, наторевшей и изощрившейся в тяжком ремесле порока, он знает, что важно не то, что дается, а то, как дается, и в яростном стремлении к противоречию и самоопровержению ему удается всякий раз представать читателю в совершенно новом обличье.
Толпящиеся вкруг него юные ревнители языка славословят его мудрую простоту, глагол его, столь же искушенный, как актриса на роли невинных девиц, его изворотливую диалектику и обширные познания. Племя дряблых, худосочных людишек признало в нем своего повелителя. Как победой над родом человеческим, они упиваются бессилием, которое хотя бы поиздевается всласть над тем, чего достигнуть не может, и требуют своей доли малокровных ласк. Свет не видывал еще разумного существа, которое испошлило бы столько мыслей, испакостило столько добрых слов, дало бы хамью столь обильную поживу. Истина, с самого начала возвещаемая им с этакой блудливой развязностью, на последующих страницах выворачивается наизнанку, осмеивается, оплевывается и под конец, сделав в его руках головокружительное сальто, оказывается нагишом на коленях победоносного Сганареля... И куча клевретов, к которой присоединяются вскоре одурманенные хвалебными речами поклонники, готовые молиться на своего кумира, встречает угодливыми смешочками очередную проказу шалуна, дожившего без малого до ста лет.