Читать «Красные волки, красные гуси (сборник)» онлайн - страница 129

Поставила тарелки в раковину, пустила горячую воду.

– Чего же ты хочешь, инфаркт. – Голос Рюши звучал почему-то виновато.

– Она могла бы нам помочь – твоя мама. Хоть немного.

– Чем, заинька? Она же сейчас совсем…

– Брось, не такая уж и бедная. Ты слышал, что она рассказывала – как они после войны жили?

– Сколько они там жили, после войны? Ничего не осталось!

– А та штука? Помнишь, ты рассказывал?

– А, – сказал Рюша, – ящерица! Но она же фамильная, знаешь. Из поколения в поколение…

– Раз фамильная, значит, принадлежит и тебе? Верно? Вот распорядилась бы!

– Это на черный день.

– А это какой? Мы бы за двухкомнатную доплатили.

– Да может, она столько и не стоит?

– Тогда ремонт бы сделали. Или отдыхать поехали.

– На Канары? – ехидно спросил Рюша.

– Ну хоть куда!

– У тебя идея фикс, да? Потерпи, вот выбьем деньги под панаевский проект…

– Это правда Фаберже?

– Не знаю, – неуверенно сказал Рюша, – по-моему, мама… приукрашивает немножко. Но штука дорогая, это уж точно. Размером с мою ладонь – малахитовая плитка, и на ней сидит крохотная ящерица – с мой мизинец… Работа просто изумительная – рубиновые глазки, корона на голове… Может, и не Фаберже – прадед вроде на Всемирную выставку ее возил, от Демидовских заводов. Они все с Урала, по дедушкиной линии.

– Ее бы оценить, – сказала она, – может…

– Мама вроде оценивала. Еще в советское время. Когда папа умер. Ну, тогда ей не так уж много предлагали – музей какой-то. Она и решила повременить. Сейчас, может, она и больше стоит.

– Сейчас-то она ее никому и не показывает.

– Ну, чего ты от нее хочешь? Это же память! Это ей от мамы… бабушки… память. Она, бабушка, тоже была красавицей, даже еще… я фотографии видел, старые. Дед Вася ей и преподнес – на свадьбу. Красивый был, мама говорит, веселый. Их часть в Минске стояла, а их с мамой он в Кисловодск отправил – скоро, говорит, сам приеду, потерпи немного… так и не приехал. Уж как они оттуда выбирались, не знаю… так она эту ящерицу… пуще глаза берегла.

– И что? – спросила нетерпеливо.

– Все на хлеб сменяла, все бриллианты свои, платья – все, кроме ящерицы этой! Любила она его очень. Одно платье, правда, оставила, мама рассказывает – шелковое, желтое. Тогда-то он с ней и познакомился – в эвакуации. Она в очереди какой-то стояла. То ли за карточками, то ли на регистрацию… все в платочках, в рванье, а она в перчатках, с сумочкой, в желтой шляпе. Тогда-то он к ней и подошел. Спросил: простите, вы не актриса? Она, нет, музыкант, скрипачка. Он ей – ну все равно. Пойдемте. И взял за себя. С ребенком взял. Очень крупный деятель был. Очень. И опять – такая любовь, такая любовь… Опять – курорты, маме бонну с немецким. А когда за ним пришли – маме тогда уже двенадцать стукнуло – бабушка ночью слышит, как к подъезду машина подъезжает… Она маму разбудила, пальтишко натянула, сунула в руки эту ящерицу и вытолкала из квартиры. Иди на чердак, сказала, сиди там, а потом поезжай в Москву, там тетя Лиза, она тебя примет. Как хочешь, но доберись! Вот мама и… А они так и пропали – все пропали… и дед Вася… и отчим ее… и сама она, бабушка.