Читать «От часа тьмы до рассвета» онлайн - страница 95

На одинаковых больших листках были напечатаны изображения соответствующих препаратов, которые еще более отчетливо, чем сами препараты, показывали, по причине каких уродств эти экспонаты были добавлены к этой коллекции. «Гипертелоризм», — прочел я на одном из белых листков, который был наклеен на стеллажную полку под стеклянным сосудом, в котором помещалось кажущееся невероятно плоским человеческое лицо. Глаза были посажены очень далеко друг от друга, переносица была деформирована и аномально широка.

— Врожденный дефект, — прокомментировала Элен. Мне захотелось задушить ее за такое определение: дефект. Было бы правильнее сказать: страдание. Этот человек должен был всю свою жизнь страдать от своего собственного облика, имел, наверное, много других пороков на своем теле, которые, возможно, удалили с него после его смерти, которая, возможно, и не была естественной, и этот человек, вполне возможно, мог быть просто жертвой научного рвения.

— А вот здесь определенно фибросаркома, — пояснила Элен, указывая рукой на ужасную язву, распространившуюся на все безжизненное лицо. — Злокачественная опухоль соединительной ткани с ярко выраженными коллагеновыми образованиями в костях и суставах. А вот здесь, — она осветила лицо лысого человека, которое было полностью сохранено, но было очень морщинистым, прямо сморщенным, — случай Cutis vercitis gyrata, — в ее голосе послышались почти восторженные нотки, — повышенное образование морщин и складок, наблюдающееся преимущественно на коже головы. При этом возникает рисунок, похожий на рисунок мозговых извилин. Этот феномен обычно наблюдается у душевнобольных или у психически лабильных людей.

Она пошла дальше и направилась к ваннам возле стальных дверей в конце стеллажей. Юдифь и я последовали за ней и Карлом, и я подавил порыв ощупать свой лоб, чтобы убедиться, что у меня, так как я уже почти душевнобольной, или уж, по крайней мере, уже давно психически лабильный, еще не образовалась эта Cutis vercitis gyraten плачевное состояние моей измученной души еще не проявилось этими жуткими внешними признаками.

— Это… — Элен остановилась, несколько мгновений внимательно смотрела на стеклянную крышку на средней керамической ванне и наконец низко наклонилась вперед, чтобы стереть рукавом ее страшно дорогого костюма лежащий на ней толстый слой пыли. Она с отвращением поежилась, как будто надкусила кислый лимон, и на лице ее появилась гримаса. — Ничего подобного я еще никогда не видела, — с отвращением произнесла она.

Мне следовало обратить внимание на это предостережение. Передо мной стояла опытный, невозмутимый хирург и в ужасе смотрела на содержимое керамической ванны в покинутом анатомическом музее нацистских времен, при этом ее и без того очень светлая кожа абсолютно потеряла всякий цвет, Я видел, как задрожал конус света, который испускал фонарь в ее руке. Что бы ни было в этой емкости, оно должно, было быть несравненно ужаснее, чем все, что мы до сих пор видели в этом подземелье. И все-таки я взглянул ей через плечо. Может быть, так было даже лучше, увидеть весь этот ужас как есть и затем постараться переварить увиденное, чем избегать смотреть на все это и предоставить моей фантазии рисовать всякие невероятные ужасы. Но в данном случае моей фантазии никогда не хватило бы, чтобы вообразить нечто подобное тому, что находилось под этим толстым стеклянным экраном.