Читать «История одного предателя» онлайн - страница 9

Свой штемпель Лопухин поставил и на работе Департамента по насаждению провокации, - работе, которая особенно пышным цветом начала распускаться именно в эти годы. В частности именно он во многом содействовал карьере Азефа, хотя уже в то время понимал, что работа последнего переходит грань допустимого даже с точки зрения весьма растяжимой полицейской морали. Именно он, с прямого одобрения Плеве, еще осенью 1902 г. разрешил Азефу войти в Боевую Организацию.

Конечно, при этом и он, и Плеве, были уверены, что они будут держать в своих руках Азефа, - а через него и всю Боевую Организацию. И вот теперь, через шесть лет, на перегоне между Кельном и Берлином, из рассказа Бурцева Лопухин узнавал, каковы были действительные результаты их старого решения: указанный их агент, - этот "Раскин" рассказа Бурцева, - не просто вошел в состав этой Организации, - после ареста Гершуни он стал ее главным руководителем и подготовил все ее выступления; в частности он непосредственно руководил организацией убийства Плеве...

Смерть последнего была первым жестоким ударом для служебной карьеры Лопухина: Плеве был его главной опорой, главным покровителем. В конечном итоге с момента смерти Плеве на всех честолюбивых планах Лопухина был поставлен крест. Если бы Плеве остался жить, все могло бы пойти по иному... И вот теперь выяснялось, что эта смерть была подготовлена никем иным, как его, Лопухина, агентом, - тем, на вступление кого в ряды террористов и Плеве и он, Лопухин, дали свое согласие. Неужели все это было правдой?

До сих пор Лопухин спокойно слушал рассказ своего собеседника, - хотя и было заметно, что интерес его постепенно возрастает. Худощавый, подвижный, типичный русский "нигилист" старого времени и по одежде, и по замашкам, Бурцев сильно волновался. Он жестикулировал, привскакивал на вагонном диванчике, сам перебивал себя, повторялся, вновь и вновь возвращаясь к тем эпизодам, которые ему казались наиболее значительными, - и все время с жадным вопросом в глазах смотрел на Лопухина, стараясь уловить оттенки его настроений. Но это лицо ни о чем, кроме растущего интереса к рассказу, не говорило. Человек, умевший хорошо владеть собою, и к тому же большой барин, Лопухин сидел, не проронив ни одного слова, почти не двигаясь, и только испытующе всматривался в собеседника своими немного раскосыми, - старая примесь монгольской крови! - глазами. Но когда Бурцев дошел до рассказа об убийстве Плеве, хладнокровие изменило Лопухину. "С крайним изумлением, как о чем-то совершенно недопустимом, - вспоминает Бурцев, - он спросил меня:

- "И вы уверены, что этот агент знал о приготовлениях к убийству Плеве?"

Не только знал, - отвечал Бурцев, - но и был главным организатором этого убийства. И подробно со всеми деталями, стал рассказывать закулисную историю подготовки этого убийства.

В этом рассказе все было точно, ясно, полно таких деталей, которые внушили доверие, - и все же мысль с трудом мирилась с тем, что воспринимали уши.

После смерти Плеве для Лопухина наступили тяжелые времена. Новый министр внутренних дел кн. Святополк-Мирский к нему относился очень хорошо. но этот министр сам был непрочен на своем посту, против него велись подкопы со стороны придворной реакционной партии, причем большую роль в нападках играли указания на недочеты в деятельности Департамента Полиции. Закулисную интригу плел Рачковский, - видный деятель полицейского сыска, имевший влиятельные связи при царском дворе. За два года перед тем Плеве грубо выбросил его со службы, презрев все его прежние заслуги, - и Лопухин тогда со своей стороны посыпал солью свежую рану. При жизни Плеве Рачковский был бессилен, - хотя и вел различные подкопы. Теперь пришла его очередь платить за старые обиды. Технику полицейского дела Рачковский знал лучше Лопухина, - и его удары попадали метко, били больно. Исход борьбы был решен убийством вел. кн. Сергея Александровича, - дяди и влиятельнейшего советника царя. После получения телеграмм об этом убийстве в Департамент примчался петербургский генерал-губернатор Трепов, - тогдашний фаворит царя, находившийся в то время под влиянием Рачковского. Без доклада ворвался он в кабинет директора и, бросив в лицо растерянному Лопухину всего одно только слово: "убийца!", также молча удалился. В тот же день по докладу Трепова Рачковский был назначен верховным комиссаром над политической полицией Петербурга, а царь, во время ближайшего доклада министра внутренних дел, резко выразил свое недовольство работою Департамента Полиции. Лопухину ничего не оставалось, как уходить в отставку. Все надежды на карьеру разлетались в прах...