Читать «Солнце в день морозный (Кустодиев)» онлайн - страница 65
Адель Ивановна Алексеева
…Шаляпин шел. на Введенскую. Снег летел ошалело, слепил глаза. Извозчика не было, и Шаляпин чертыхался. На днях на собрании работников театра кто-то выступил за то, чтобы актеры помогали рабочим в расстановке декораций, — дескать, мол, равенство. Шаляпин, чтобы проучить таких защитников равенства, вечером, когда собралась публика и ему надо было петь Демона, сказал: "У нас равенство, сегодня Демона будет петь плотник Трофимов, а я декорациями занимался, так что петь не могу". Конечно, проучил он их хорошо, но… в душе он досадовал на себя.
Федор Иванович вошел к Кустодиеву прямо в шубе. Шумно выдохнул — белый пар остановился в холодном воздухе.
— Не жарко у вас, Борис Михайлович, не жарко. Я бы на вашем месте потребовал у местных властей дров побольше. Да, да, побольше и посуше… Небось пальцы мерзнут в работе-то? А?
— Просили уж, Федор Иванович. Нет, говорят, больше дров… — рассеянно отвечал художник, не в силах оторвать глаз от румяного лица Шаляпина, от его богатой, живописной шубы. Казалось бы, и брови незаметные, белесые, и глаза блеклые, серые (не то что у южан), а красавец! Вот кого рисовать-то! Певец этот — русский гений, и его облик должен сохраниться для потомков. А шуба! Какова шуба на нем!..
— Федор Иванович! Попозировали бы мне в этой шубе, — попросил Кустодиев.
— Ловко ли, Борис Михайлович? Шуба хорошая, да, возможно, краденая она, — пробурчал Шаляпин.
— Шутите, Федор Иванович?
— Да нет. Неделю назад получил я ее за концерт от какого-то учреждения. Денег или муки у них не было мне заплатить. Вот и предложили шубу.
— Ну а мы ее закрепим на полотне. Закрепим… Уж больно она гладкая да шелковистая.
Кустодиев взял карандаш, бумагу, принялся делать набросок, быстро и весело взглядывая на Шаляпина. Рука сразу обрела легкость в рисунке, а линии — музыкальность.
— Потерпите немножко, Федор Иванович… Чем-то вы как будто расстроены?..
Шаляпину хотелось сказать: возмущен он тем, что в театр набрали новых хористов, которые не знают музыкальной грамоты, что Ермоленко-Южина должна петь чуть ли не при нулевой температуре, что в театре масса беспорядков… Сказать все это Кустодиеву? Художнику, который работает в нетопленной мастерской? Жаловаться на тяготы жизни человеку, прикованному к коляске?
Шаляпин прокашлялся и спросил: — Хотите, спою? — и, чуть опустив глаза, запел тихо, почти не открывая рта:
Голос звучал негромко, осторожно, точно кто-то большой ступал мягкими шагами:
Последний звук крадучись ушел куда-то, и стало тихо, как после грозы.
Карандаш замер в руке художника. Кустодиев боялся пошевелиться.
А Шаляпин, желая доставить еще больше радости хозяину, встал, раскинул руки и запел арию Еремки из оперы "Вражья сила":