Читать «Солнце в день морозный (Кустодиев)» онлайн - страница 39

Борис Михайлович расплатился с кучером, с удовольствием ступил на мостовую и пошел пешком по боковой улочке, ведущей от Риволи к Гранд-опера. Он чувствовал себя здоровым. Какое это наслаждение — шагать не уставая, сгибать и разгибать руки, пальцы! Выздоровление — как пустыня, политая дождем, как оазис в пути.

Он сел за столик в крохотном кафе.

Соседом его оказался молодой японец.

— Я не помешаю? — спросил Кустодиев по-французски. Тот привстал и, поклонившись, даже подвинул русскому плетеное кресло. Но больше никто из них не сказал ни слова, в этом городе люди неназойливы. За соседним столиком слышалась английская речь, дальше — испанская.

Париж будит воспоминания, поэтизирует прошлое, скрашивает печальное настоящее.

…Боли в руке и в плече, которые то утихали, то вновь возникали вот уже в течение трех лет, стали особенно сильными. В те дни, весной 1911 года, шла работа над скульптурным бюстом Николая П. Поездки каждый день в Царское Село, часовые сеансы давались с неимоверными мучениями.

К тому же ежедневно приходилось ездить на водолечение в клинику. Врачи не могли поставить диагноз, и лечение шло вслепую. Говорили то о ревматизме, то о внутренней опухоли. Ночами ходил Кустодиев из комнаты в комнату с головными болями до рвоты и с адской болью в руке. Наконец все доктора сошлись на одном: надо ехать в Швейцарию.

Курортный городок Лейзен встретил его горной тишиной и покоем.

Сестры милосердия. За окном четкий рисунок гор. Особая воздушная чистота. Буйные краски восходов и закатов. Прекрасная библиотека в клинике. Но снова неясность диагноза, приблизительность лечения. И тишина стала устрашающей.

Надежда на исцеление сменялась плохо скрываемым отчаянием. Даже чтение книг — от любимого Пушкина до молодого Куприна — не отвлекало от тяжелых мыслей. Эти первые швейцарские недели! Лучше никому не рассказывать о них…

Не скоро пришел момент облегчения, когда ему наконец разрешили работать. Можно было приступать к выполнению заказа издателя Кнебеля, который просил для "Русской истории в картинках" сделать групповой портрет русских писателей 40-х годов XIX века. Хотя работа эта не сулила ни натурщиков, ни богатства красок, писать приходилось со старых фотографий, дагерротипов, все равно он должен был сделать ее.

Помнится, с каким жаром начал изучать старые книги, воспоминания, вступил в переписку со всеми, кто мог помочь в подборе портретов Щепкина, Боткина, Белинского, Станкевича, Аксакова, Герцена, Тургенева — восемнадцати посетителей литературной гостиной 40-х годов XIX века.

Кнебель торопил его в письмах — близилось время издания "Русской истории в картинках".

И вдруг письмо от жены с известием о смерти Серова, Это был страшный удар. Кустодиев писал: "Как несправедлива эта смерть в самой середине жизни, когда так много еще можно дать, когда только и начинают открываться широкие и далекие горизонты, глубина и проникновенность — это самое драгоценное в душе художника, когда он уже не пишет, а творит и очаровывает". Даже чувствовал какую-то виноватость, что он "остался — а вот того, лучшего и близкого, нет…". И тут же в письмах прорвалась тайная мысль: "Как завидна такая смерть — без изнурительной медленной болезни".