Читать «Солнце в день морозный (Кустодиев)» онлайн - страница 25

Купец.

Как-то он писал в письме:

"Ярмарка была такая, что я стоял как обалделый. Ах, если бы я обладал сверхчеловеческой способностью все это запечатлеть. Затащил мужика с базара — и писал при народе. Чертовски трудно! Будто впервые. За 2–3 часа надо сделать приличный этюд… Пишу бабу покладистую — хоть неделю будет стоять! Только щеки да нос краснеют".

Ярмарки в Семеновском славятся на всю губернию. В воскресный день старинное село красуется во всем своем ярмарочном убранстве, стоя на перекрестке старых дорог: одна от Костромы на Макарьев, почтовая, «большак», другая — от Кинешмы в Галич, «торговая».

На прилавках хозяева раскладывают свой товар: дуги, лопаты, холсты беленые, бураки берестяные, вальки расписные, свистульки детские, половики, решета. Но больше всего, пожалуй, лаптей, и потому название села Семеновское-Лапотное.

Церковь стоит приземистая, крепкая, в самом центре села.

— А вот пироги-крендельки! Кому с жару с пару, карего глазу!

— Лапти, есть лапти! Скороходные.

— Эх, полным-полна коробушка! Лубки цветные, несусветные, про Фому, про Катеньку, про Бориса да Прохора!..

Мальчишка зазевался на гнутую птицу-свистульку, отстал от деда. Тот зовет его:

— Где ты там завял, неслух?

Шумит, звенит говорливая ярмарка. Людской певучий говор сливается с птичьим гомоном; галки на колокольне устроили свою ярмарку. Вон паренек заиграл на гармошке, выгнул ее на колене. Хороша гармоника, переливается, звонко-тонкая, маленькая!

Невелика музыка — на мальчишниках да на посиделках играть, — а завораживает, словно матушка со своими нехитрыми новостями. Незатейливая, простая, без широты и удали, зато простодушна, весела, неприхотлива.

Кустодиев остановился под резным козырьком крыльца крайнего дома.

Отсюда все как на ладони видно. Зеленые дали, мягкое полуденное солнце, неподвижные облака, как взбитые подушки, приколоты к синему небу. Галки над церковью. А лиц не разглядеть. Зато хорошо видно людское движение на базаре, без главных и второстепенных фигур, в массе. Великолепно! Чисто русская ярмарка красок, и звучат они как гармошка: трам-ла-ла-ла-ла…

Он вспомнил праздник в Испании, в Севилье — там женщины в строгом черном одеянии, и это торжественно гармонирует с суровым пейзажем. Вспомнил рыночную площадь азиатской разноязыкой Астрахани… И захотелось написать эту игрушечную с виду ярмарку. Тут надо уйти от желания писать лица похожими, от репинского реализма. Надо изобразить это как в народном лубке, с его наивностью, с его плоскостным изображением фигур, с простодушной радостью. Смутное предчувствие какой-то новой картины, ощущение ее необходимости отозвались в душе…

Вдруг кто-то тронул его за рукав. Он обернулся.

— Тимофей!

— Он самый, Борис Михайлович.

— Ну, здравствуй, здравствуй, рад я тебе. Как поживаешь?

Тимоша был здешним егерем. Не раз они вместе ходили на охоту.

— Как живу-то? Так не совсем чтоб плохо, хорошо, можно сказать, живу.

— Ну а как охота нынче, Тимоша? Сходим?

— Не выйдет, барин. Потому на войну меня забирают. С япошками пойду драться.

— А ты говоришь — хорошо живешь… Тимоша пожал плечами.