Читать «Никто не хотел убивать» онлайн - страница 7

— Дима, может мне выйти?

Видимо не зная, что ответить, Шумилов явно растерялся, но его опередил Игнат:

— Да, пожалуйста, дядя Саша. Буквально на пару минут. Я… я вам буду очень благодарен.

Игнат действительно задержался в кабинете отца не более двух-трех минут. Уже проходя мимо Турецкого, который курил в приемной, стоя у окна, он дурашливым жестом отдал ему честь и моментально скрылся за дверью. От его мрачного настроения не осталось и малейшего следа.

— Деньги, поди, канючил? — спросил Турецкий, стоя на пороге кабинета.

Шумилов обреченно кивнул и развел руками.

— Не понимаю, ест он эти «бабки», что ли? Недели не проходит, чтобы он не завел свою песню. А представляешь, что будет, когда у него появятся женщины?..

— Представляю, — согласился с ним Турецкий, думая в то же время о том, как бы без особых последствий для Шумилова рассказать ему о том, что последним человеком, который видел Савина живым, был его двоюродный брат, вице-президент компании Глеб Шумилов, и было это в то самое время, когда убили Савина. Около трех ночи…

И еще один вопрос не давал ему покоя. Что именно мог делать Глеб Шумилов в столь позднее ночное время в лаборатории Савина?

Спросил. И реакция была предсказуемой.

Шумилов побледнел, под правым глазом дернулся какой-то нерв, и он как-то очень тихо спросил, почти выдавил из себя:

— Саша… ты… ты считаешь, что это… что это он убил Савина? Но… но зачем?!

Турецкий вздохнул и тяжело опустился в кресло.

— Ну, во-первых, я пока что так не считаю, а во-вторых…

— Но ведь ты сам сказал, что Глеб…

— Да, — повысил голос Турецкий, — Глеб единственный, кто был в лаборатории в ту ночь. И единственный, кто может хоть что-то сказать по этому поводу. А его нет! Ты понимаешь, нет, хотя он обязан быть на рабочем месте! И я тебе, Дима, больше скажу. Если он не объявится, мы вынуждены будем объявить его в розыск.

Сказал и пожалел — на Шумилова было больно смотреть.

После того случая, когда от удара ножом в живот едва не погиб Агеев и его с великим трудом вытащили с того света, Ирину словно подменили. Она примчалась на дачу, где в глухом одиночестве отсиживался Турецкий, заподозрив жену в любовных шашнях с Плетневым, бросилась ему на шею и почти запричитала по-бабьи:

«Идиот! Милый! Да как ты только мог такое подумать! Я же люблю тебя, люблю, а ты… Все, хватит! Наигрались в ревность. Жизнь-то такая короткая! Филю вон… Агеева… а ведь и ты мог быть на его месте. Одевайся, поехали. Домой поехали. А дачу эту я спалю к чертовой матери».

Она плакала, второпях собирая в сумку его вещи, говорила что-то еще и еще, а потом схватила сумку, ухватила его за руку и потащила за собой к машине.

Он хотел поддаться, потому что любил свою Ирку, и он поддался ей. И теперь уже ехал вечерами не на дачу, где его ждали осточертевшие сардельки и столь же приевшиеся, купленные в деревенском магазинчике пельмени, а домой — к вполне человеческому ужину и вечернему чаю у телевизора.

Правда, где-то в глубине чисто мужского подсознания он все еще подозревал ее в измене и предательстве, недаром ведь в каждом пятнадцатом мужике старше сорока лет тлеет «синдром Отелло», и поэтому окончательно сближения так и не получилось, хотя Ирина Генриховна и пыталась делать все что могла.