Читать «В камнях.Из путешествия по реке Чусовой» онлайн - страница 21
Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
— Шабаш, — уныло проговорил Окиня, убедившись в невозможности сорвать барку с таша; он бросил на палубу свои кожаные рукавицы и почесал затылок. — Эк, угораздило… а! Сила не взяла…
Бурлаки бросили поносные и громко разговаривали. Вода страшно бурлила вокруг нас. Прошка вылезал из-под палубы, куда лазил осматривать, не повреждено ли дно.
— Эк тебя, Окиня, угораздило… а! — проговорил Прошка, тоже почесывая затылок. — Прямо, как есть, на быка залезли!..
— Ослеп, старый черт, — ворчал Рыбаков в кучке бурлаков. — Надо было раньше отбивать корму…
— Ты не ослеп, — ругался Окиня. — Как бы ты ее стал отбивать, ежели струя..
— А мы в воду не пойдем! — кричали бурлаки в один голос. — Снимай, как знаешь…
— Ах, вы, собаки! — ревел Окиня, бегая с одной палубы на другую. — Да как вы не пойдете, ежели надо сымать барку… Не сидеть же на ташу!..
— А вот подождем, когда вода сверху подойдет, — отвечал Рыбаков спокойно: — Тогда сама барка сымется…
— «Подождем!» «Сама сымется»… — передразнивал Окиня и, не найдя что возразить, только обругался крупной мужицкой руганью.
V
— Дай мне отдохнуть, — советовал Прошка, когда мы вошли в балаган,
— Будь они от меня прокляты! — ругался Окиня.
— Сымем, Окиня, — утешал Прошка и, указывая глазами на небольшой дубовый бочонок, лежавший в углу, прибавил: — Вон силу-то раскубарим, так с головой в воду залезут… Пусть их поерошатся немного, отведут душу.
Мы напились чаю, Окиня с яростью отдувал пар с своего блюдечка и издавал время от времени какие-то неопределенные звуки. Бурлаки в это время собрались гурьбой около огня и ругали сплавщика; бабы суетились около котелков. Минеич грел руки над самым пламенем и морщил лицо; Рыбаков молча курил цигарку, заложив ногу на ногу.
— Меня хоть расколи, а я не полезу в воду! — кричал Васька, размахивая руками. — Мне што: не полезу, и шабаш… Околеть што ли мне для Окиньки?..
— Полезешь, пё-ос! — певуче говорила Савишна, помешивая одной рукой в котелке, а другой заслоняя лицо от огня. — Не бабам же сымать барку…
— Ишь ты, больно слизкая: не бабам!.. А чем вы святее нас? Подол в зубы да и в воду…
— За четыре-то рубля да в воду — жирно будет, подавишься, Васинька! Ты вот получишь восемь целковых, так и полезай за них в воду. Вот Окиня подаст по стаканчику, так под барку залезешь.
Скоро из балагана показался Прошка. По его хитрой роже было видно, что он явился для переговоров, хотя и сознавал всю трудность возложенной на него Окиней дипломатической миссии. Бурлаки загудели, как рой пчел, при его появлении.
— И не говори, Прошка… Лучше и не говори! — орали голоса.
— Да я… ах, господи милостивый?!. Да я, што ли, ворог вам? Да разрази меня на месте… Вот сичас провалиться, с места не сойти!..
— Вре-ошь, Прошка!.. — галдела толпа. — Вишь, ребята, как он буркалами-то ворочает, как осетёр… Проваливай, Прош, в балаган, испей чайку с Окиней — может, вдвоем, как ни на есть, а сымете барку. Чайничков пяток охолостите, так с одного пару пойдет…
— Да я для вас же хлопочу, братцы…