Читать «Я иду искать... Книга первая. Воля павших» онлайн - страница 26

Тут лежали в основном письма. Их читать я бы не стал ни за что. Можете смеяться — считаю, что это непорядочно. Но вместе с письмами лежали два больших блокнота в зеленых обложках. Я достал один.

Он распух, потому что страницы скоробились, их покрывали разноцветные пятна, часть строк расплылась, обложка-картонка отслоилась от дерматинового верха… Чернильные строчки мешались с другими — написанными карандашами разных цветов, да и чернила были разноцветные. Стоя около шкафа, я наугад перелистал несколько страниц, наткнулся на красную строчку, яркую, как солнце морозным утром:

ЛУЧШЕ ТВОРИТЬ ЗЛО, ЧЕМ НЕ ЗАМЕЧАТЬ ЕГО.

А ниже чуть вкось шли строчки стихотворения, написанного уже карандашом:[7]

На перекрестке будущих дорог Последний раз вглядись в родные дали. Войны мы не хотели, видит бог! Но в этом мире мира нам не дали… Их гуманизм — во лжи, крови, грязи, В смертях детей они в паленой коже… Не бойся в бой и мира не проси, Когда враги его тебе предложат. Все сбудется, покуда ты и я Еще живем и в самой верной силе. Сражается вокруг земля твоя, А вдалеке живет моя Россия. 17 мая 1967 года (травень 65-го года Беды)

Во рту у меня пересохло, я плотно сжал блокнот, словно боялся, что его у меня вырвут. Странное ощущение возникло — как перед походом, когда ждешь начала, первого шага и знаешь, что будет здорово, и это «здорово» надолго. Я еще раз перечитал — не строчки, нет. Странную двойную дату.

Чушь, чепуха. Дед точно был сумасшедший. Я листнул блокнот.

Завтра дежурить мне. Сидеть в прохладной пещерной тьме И деревяшку ножом строгать, Слушать, как стонут под пыткой во сне, Идут в контратаку и кличут мать…

И еще:

Я еще не вернулся. Я пока еще там. Я ползу третьи сутки По морозным лесам. Я ползу. И за мною Алый тянется след. Полон снегом и болью Каждый проклятый метр…

И еще:

Добрая, красивая страна — Храбрые, доверчивые люди — Снова криком заходиться будет, Палачам грифоньим отдана…

Там было еще много их — стихов, написанных в 60-х, 70-х, 80-х и 90-х годах прошлого века. Не всегда понятных. Я не очень люблю стихи как стихи. Я и эти читал с пятого на десятое. Но почему-то у меня возникало странное ощущение — мой дед не сумасшедший. Он…

Я повернулся, отложив блокнот. Дед, стоящий у стены крепости со странным названием Крентана, смотрел на меня с черно-белого снимка. И — неожиданно для себя — я спросил:

— Дед, ты кто? А?

* * *

"Верность — это ограниченность со знаком плюс", — сказал он, прежде чем мы его расстреляли. Я не уверен в себе, а это плохо. Может быть, это потому, что я всегда привык чувствовать за собою мощь своей страны — и в фашистском тылу, и в джунглях Индокитая, и в Египте. Здесь этого нет».

Я отложил второй блокнот. За окнами было темно, но меня это мало колебало. Второй блокнот оказался чем-то вроде дневника. «Вроде», — потому что тут не было хронологического изложения событий, имен тоже почти не встречалось, да и самих событий не было как таковых. Дед — аккуратным, очень разборчивым почерком — излагал обрывки своих мыслей, записанные на какой-то войне. Я не мог понять — какой, и это раздражало и злило.