Читать «Затишье» онлайн - страница 72

О, какие это были дни! Пусть редко, очень редко видел он Нестеровскую, но дружная весна, но вспышки почек на деревьях и крохотные фонарики мать-и-мачехи — все было от нее.

А потом пришло откровение. Погода уже устоялась, небо с утра светилось насквозь, лишь на горизонте чудилось башнею белое облако. Деревья замерли, раскинув ветви с клейкой молоденькой листвою, словно ожидая чего-то. Костя сидел в своем флигельке у раскрытого окна, читал в «Горном журнале» статью инженера Обухова, помечал строчки грифелем. И вдруг подошла она, улыбчиво глянула снизу:

— Вы становитесь книжным старичком. Идемте гулять.

Мигом пригладил Костя щеткой волосы. И вот он рядом с Наденькой на кожаном сиденье, чувствует тонкий запах ее, боится дышать.

Выехали на Каму. Тихо, задумчиво лежит большая вода, еще бурая от недавнего загула. Она поднялась высоко, осадив берег, и лес на той стороне затоплен по грудь. Но устала уже река, и пора ей возвращаться в извечные свои пределы. Наденька и Бочаров удалились от экипажа вдоль берега. Девушка долго смотрела на воду, потом заговорила, будто сама с собой:

— Видела я в Москве скачки. Мужик в розвальнях на соломенной сбруе обскакал всех дворян. Видела, как они бесновались, и сразу стало темно и пыльно. Зимой пыльно. Кажется, ни по воспитанию, ни по родственным привязанностям, ни по своим познаниям я не должна бы, но я так хотела, чтобы именно мужик опередил чванливых… — Она замолчала, поправила шляпку, оглянулась затуманенными глазами. — Я много читала, много думала… Я хорошо запомнила, что в каждом человеке смолоду живет герой. В чем героизм? Во время войны сестры милосердия перевязывали раненых под шрапнелью… А если нет войны, если ничего нет? Чугунная плита, а по ней ходят молиться…

Костя снял фуражку под набежавший со стороны Мотовилихи ветерок, растерянно вертел в руках. Он никогда не представлял, что эта девушка может так глубоко и всерьез раздумывать. Но что он мог ответить, что? Он не умел говорить о том, что прочитал и понял, что выстрадал своим маленьким горьким опытом. Он знал только одно: либо проникновение в законы человеческого развития, либо слепящая ненависть к тем, кто подавляет человеческую личность, могут привести в революцию. Иконников и Кокшаров. А Костя, а семинаристы — они посерединке… И Наденька тоже…

Вдруг оттуда, с Мотовилихи, бешеный порыв ветра ударил в лицо. Разом чернотой задернулось небо. Смерч пыли пронесся, загрохотало, перемешалось, засвистало кругом. У домика поодаль со скрежетом задралась крыша, гармошкой смялся и рассыпался забор. Наденька вскрикнула, закрылась руками. Бочаров, заслоняя ее от ветра, задыхаясь, пытался разглядеть кучера.

Они побежали. Они бежали вслепую, спотыкаясь, чуть не падали. Звенели стекла, что-то лопалось, рушилось, стонало. Белая Кама вскипела молоком.

Но от любой бури можно спрятаться: полукаменный дом прикрыл их. Наденька уткнулась лицом в Костину грудь, вздрагивала… А он и теперь не знает, что говорил, что делал тогда. Только запомнил, что ветер внезапно упал, будто провалился, что кучер нашел их, крестясь и заикаясь от страху. Да еще — разговоры по городу про божие провидение, про тайный умысел урагана: сорваны крыши с домов господина губернатора, с казенной палаты и гауптвахты, крест с крыши Александровской больницы…