Читать «Затишье» онлайн - страница 62
Авенир Донатович Крашенинников
— Именно нет. По изложенным причинам.
— Нда-с. Вы заметили верно: на каждых двух крестьян губернии нужно по три казака.
Подполковника гнетет сейчас иное: флигель-адъютант императора Мезенцев всех распек, ничего нового не обнаружив, и укатил. Комаров поставил перед иконой Спаса Нерукотворного свечу в свою руку толщиной. Но появление крестьянских ходатаев, но слишком уж многочисленные и настырные прошения мужиков ликовать не давали. Чувствовалось в стиле некоторых прошений одно перо — бойкое, въедливое, забористое. На оханском рынке подобрали прокламации возмутительного смысла. Иконниковские последыши зашевелились…
Губернатор лично решил беседовать с подателями вот этого прошения, приказал ввести. Переступая с ноги на ногу, вошли два мужика в драных армяках, в валяных сапогах. Мнут шапки, топчутся… Один, с большим чистым лицом и ровной бородой, глядит сине, дерзко, а губы дурашливо отвесил. Товарищ его, худосочный, как некормленый гусак, загнул глаза к потолку.
— Говори ты. — Комаров ткнул пальцем в большелицого. — Кем подосланы, чего хотите?
— Мир нас послал, батюшка-восподин, — поклонился мужик. — А просьбица наша вся описана.
— Не притворствуй, — сказал Лошкарев. — Кто прошение на бумагу изложил?
— Запамятовал… Какой-то добрый человек. Поглядел на нужду нашу и сердцем заболел.
— Врешь, — загремел Комаров, бочонками выставив кулаки. — Ну, а ты!
Плюгавенький мужичок закрестился мелко:
— Пра-й-бо, не ведаю. Был такой с бородой, с волосами на голове.
— Так что же это получается, — постучал ладонью по столу Лошкарев. — Царь вас освободил, господа самые добрые земли вам отделили, а вы отказываетесь от оброка?
— Добрые земли? — Первый мужик вскинулся, глаза сверкнули. — Да на таких землях зерно бросить некуда — камень да болото!
— Бунтовщики вы. Слушаете всяких смутьянов…
— Вас бы слушали, да спина уж болит.
— Прикажу вас бросить в холодную! — выпрямился губернатор.
— Нас-то что. Миром посланы, за мир и смерть красна. Только скажу напоследок: даже басурманы парламетеров отпускали, а вы-то, небось, православные.
Комаров приказал обоих убрать, слоном затопотал по кабинету. Опять надо было заплетать силки, да потоньше, попрочнее. Прежние не годились: после ожога и ребенок станет осмотрительнее.
Однажды Левушка спросил Бочарова об Иконникове.
— У нас в гимназии поспорили, — глотая концы слов, размахивая руками, рассказывал младший Нестеровский, — поспорили, кто был Иконников: поджигатель или человек справедливый и честный!
— Ну, а ты как думаешь?
— Папенька не мог бы уважать поджигателя!
Костя обнял Левушку за плечи; под курточкой ощутилась остренькая ключица.
— Я бы хотел, чтобы твои друзья знали правду.
Он не заметил, как вошла Наденька, приклонившись к косяку двери спиною, слушала; он смотрел Левушке в лицо: оно то выцветало мальчишеской бледностью, то пунцовело.
— Все, все бы сделал для такого человека! — Левушка прижал к груди оба кулака, глотал слова.
— Иди гулять, — ревновито сказала Наденька, — ты слышишь?
Костя подтолкнул Левушку к выходу, вопросительно выпрямился, ожидая Наденькиного суждения.