Читать «Затишье» онлайн - страница 44

— Какой станок, господин подполковник? — заморгал Костя, чувствуя себя, однако, весьма неловко под тяжелым взглядом Комарова.

— Подпоручик Михель утверждает, что солдат Кулышов наклеветал на него по личным мотивам, а станок заказывали и укрывали вы.

— Нелепость, — засмеялся Михель, — последнего я не утверждал.

— Как часто вы посещали библиотеку? — Подполковник подул из ноздрей на усы.

— Раза два-три. — Костя успокаивался.

— О чем с вами говорил Иконников?

— Только рекомендовал книги.

— Какие?

— Дозволенные цензурою.

— Что заставило вас погубить молодые свои годы? — отнесся Комаров к Феодосию и Михелю.

Феодосий провел пятернею по волосам, сказал густо:

— И будем мы питать до гроба вражду к бичам страны родной.

— Вы, господин жандарм, — ответил Михель.

— Довольно нелепостей! — Иконников резко поднялся, и не жандарм, а он показался Косте обвинителем. — Вы дали мне возможность хладнокровно поразмыслить над тем, что происходит. При нашем строе любое противоречие, любое разногласие — уже смертельная борьба. Людей преследуют за то, что они мыслят иначе, нежели власть предержащие. Гасится именно то, что составляет внутреннюю потребность человека: право высказаться открыто. Но ведь преследовать мысли, значит, будить их, будить!

Костя чувствовал: Иконников говорит не для жандармского подполковника, а для него, для Михеля, для Некрасова. Говорит то, что угнетало душу Бочарова и не находило выхода. Он стоял, потрясенный смелостью мыслей Александра Ивановича, видел только его гневное лицо, его сухие блестящие глаза.

— Молчать, — глухо выдавил из себя жандарм. — Вы забываетесь… Я не дозволю, чтобы в этом кабинете произносились статьи журнальных пашквилянтов!

— Я высказываю собственные суждения, — возвысил голос Александр Иванович. — Вы называете пашквилянтами писателей, которые возбуждают разум, обращаются к чести и совести человеческой. О двужильные российские литераторы! Сколько их ни давят, сколько ни глушат их, не станут они торговать своими убеждениями. Иностранные писатели в каждом цивилизованном государстве считаются передовыми членами образованного общества. А наши? Не смеют выразить ни мыслей, ни порывов души. Что там Сибирь, тюрьма? Просто не допускают их к общению с людьми. Значит, дела в государстве обстоят плохо, и все равно никто не поверит воплям восторга, которыми заполняют печать продажные писаки. А молодежь, — Иконников обернулся к Бочарову, Михелю и Некрасову, — ее-то не заставишь быть благонамеренной, когда терять нечего!

— Увести! — закричал Комаров. В дверь вбежали два жандарма.

«С ними, я буду с ними!» — чуть не воскликнул Костя; сердце заколотилось под самым горлом.

— Вы останьтесь, — приказал подполковник.

Тяжелая дверь захлопнулась, но Костя успел заметить глаза Иконникова, оглянувшегося прощально: «Держись, не опускайся духом».

— Прошу меня арестовать или освободить невиновных, — почти умоляюще заговорил Бочаров, но подполковник перебил его:

— Невиновных мы не арестовываем. — Опустился в кресло, положил на стол огромные локти. — Пока у нас нет нужды вас задерживать. За вас поручился горный начальник пермских заводов полковник Нестеровский. Его поручительству мы вполне доверяем. Ваш порыв вполне понятен, но не благороден.