Читать «Маленькая хня» онлайн - страница 24

Сидящий в моей машине Ленин плакал.

— Я хочу домой, — сказал он, — Фанинька, отвези меня к моей маме.

— Подождешь, — сказала я, — скоро приедем.

Почему они все стремятся умереть именно во Владивостоке? Я не знаю. Лично я бы меньше всего на свете хотела лежать в этой глинистой почве, постепенно замыливаясь и превращаясь в ту же самую глинистую почву. Я бы хотела превратиться в песок, если уж совсем нельзя на небо.

Задергался мобильник.

— Вы встретили Ленина? — спросил Кербер.

— Да. Город ему показываю, — ответила я.

— Весь не надо. Весь не имеет смысла, — сказал он и отключился.

«Интересно, чем оно питается?» — клянусь, я не произнесла этого вслух, я только подумала.

— Детьми революции, — ответил вдруг Ленин и открыв пасть, загоготал. Не просохшие еще слезки, навеянные то ли смычковыми, то ли ветром в открытое окно, вдруг увеличились в размере и скатились по монгольской его физиономии. «Чучела разве плачут», — удивилась я, поглядывая в зеркало.

— Фанька, сука, не смей называть меня чучелом, — визгливо крикнул Ленин, и мы приехали.

Говорят, когда я зашла в офис, то была не похожа сама на себя.

— Госпожа Фанни, проводите гостя в мой кабинет, — сказал Кербер, пристально глядя на меня. Я взялась за стену и увидела на ней новый багет: это была выполненная на бересте картина «Ленин в октябре» — известный сюжет, где наш клиент, залезши на броневик, играет главную роль в собственной пьесе с большим количеством массовых сцен.

— А сейчас разве октябрь? — зачем-то спросила я, глядя через окно на зеленые листья цветущих акаций.

— Январь, — ответил Кербер, — Двадцать первое.

* * *

— Фанька, ты конченная дура и блядь к тому же, — сказал мне Вольдемар, и я, как обычно, не обиделась. Когда столько лет прожито вместе, глупо обижаться на человека, который уже и есть часть твоей жизни. На жизнь ведь не обижаются.

— Голуба моя, Володенька, что я опять сделала не так? — миролюбиво спросила я. Честно говоря, ответ мне не был интересен, я спросила просто так.

— Ты не понимаешь, с какой величины личностью тебя судьба свела, — ответил Ульянов, — не ценишь.

— Величина как величина, между нами говоря, Володенька. Я-то, пожалуй, еще и покрупнее буду.

— Дура!!! — прошипел он и ущипнул меня за руку.

Если бы не эта его мерзкая привычка щипаться, я бы, может быть, смогла бы его любить хотя бы изредка. Хотя, наверное, все-таки не смогла бы: не знаю, куда мои глаза смотрели в 17 лет, просто ума не приложу. Он и тогда уже был похож на того, кем стал теперь: заносчивый неудачник, бездарность со слезящимися глазками, импотент с садистскими наклонностями, несчастный графоман с манией величия, параноик с невероятной внушаемостью и верой в гадалок и оракулов, мелкая вонючка с прыщами на спине, плодовитое уебище с больной фантазией, мстительный гаденыш с кривыми жесткими пальцами, бешеная собака, кусающая руку, которая его гладит, свинья, чавкающая и пердящая за столом, клептоман, крадущий у коллег паркеры и хлебные чернильницы, похабная скотина, рисующая на стенах материнской спальни огромные хуи о трех яйцах, лицемерная тварь, проигравшая в карты жандармам собственного брата и рыдавшая затем на его поминках, наркоман, вынюхавший за две недели годовой запас кокаина из сейфа писательской организации, дегенерат, вечно забывающий застегивать штаны, что бы он делал, если бы не я, его вечная фея, муза, подруга и наипервейшая читательница его идиотских рукописей? Право слово, идеальных пар не существует.