Читать «Меделень» онлайн - страница 89
Ионел Теодоряну
«Il pressent quelque chose!..»
Было время, когда госпожа Деляну разговаривала с мужем по-французски, особенно когда хотела, чтобы ее не поняли дети. Эта привычка — теперь, когда дети знали французский — сохранилась у нее, хотя и ушла глубоко внутрь, для выражения сокровенных мыслей.
— Тебе грустно, Дэнуц? — спросила она, поглаживая ему лоб.
— …
Вопрос сделал свое дело, Дэнуц опечалился.
«Pauvre petit! Quel sourire navrant…»
Весь во власти поэтического тщеславия и лирической грусти, Дэнуц принимал как должное то, что его гладили по лбу, по щекам, — словно это были аплодисменты.
— Хочешь чего-нибудь вкусного? Ну! Попроси у мамы…
— Мама, а сегодня не нужно спать днем? — спросил Дэнуц. В его голосе оставалось все меньше и меньше уверенности.
— Ты устал, Дэнуц? Хочешь спать?
— Не-ет!
— Тогда зачем тебе ложиться! Разве тебе плохо здесь, с мамой?
— Хорошо.
— Давай, мама тебя причешет.
«Может я заболел», — с надеждой подумал Дэнуц, чувствуя себя у власти.
Гребень легко скользил по мягким и крутым завиткам, подчиняясь скорее печальному направлению мыслей госпожи Деляну, чем движению ее рук, которые преследовали практическую цель.
Любой человек сказал бы, что у Дэнуца вьющиеся каштановые волосы. Любой, но только не госпожа Деляну! Глаза чужих людей отличаются рассеянностью и достаточно равнодушны: ни дать ни взять, глаза паспортных чиновников!
«Каштановые и вьющиеся!» То есть такие же, как у сотен и тысяч людей!.. Бедные мальчики! Вот уж поистине надо быть женщиной, чтобы внушить людям, что у тебя красивые волосы!
Сердце госпожи Деляну болезненно сжалось при мысли о человеческом равнодушии. И материнские руки попытались хотя бы на миг уберечь от чужих глаз и ножниц роскошные кудри Дэнуца.
— Сядь, Дэнуц. Мама тебя хорошенько причешет.
Дэнуц сел на кушетку у изножья составленных вместе кроватей.
— Ляг поудобнее… Вот так. Знаешь, Дэнуц, когда ты был совсем маленький…
Он вытянулся на кушетке, положив голову на колени матери. Пыльные башмаки покоились на турецкой шали, и — вот удивительно! — никаких замечаний! Напротив, смеющиеся из-под опущенных ресниц глаза.
«Израненный в сраженьях…»
— Хочешь, мама расскажет сказку?
— Да-а!
— Что же тебе рассказать?
— …
— Дэнуц, — вдруг опечалилась она, — у мамы уже нет для тебя сказок! Ты вырос, Дэнуц!.. Как летит время!
Госпожа Деляну вздохнула и, оставив гребень в волосах, погладила голову, для которой у нее уже не было сказок.
Глаза госпожи Деляну знали оттенки кудрей Дэнуца так же хорошо, как ноты шопеновского ноктюрна…
Каштановые кудри!.. Каштановые снаружи — да. Но сколько огоньков тлело внутри! Сколько ржавых ручейков! Какие изящные медные кольца сияли на кончиках прядей!
В конце каникул кудри у Дэнуца были совсем другие, чем в начале. В их чуть приглушенном блеске чувствовался скрытый жар, ощущалось приближение осени, — так на некоторых картинах Рембрандта в ярком луче света угадывался нимб Христа.
«И кудрявые!» Каждый завиток вился на свой лад. Утром, когда Дэнуц просыпался, — в тот момент, когда у всех людей волосы всклокочены и лежат в беспорядке, — его кудри напоминали куст тюльпанов, только что распустившихся в тихом саду сна.
