Читать «Меделень» онлайн - страница 28
Ионел Теодоряну
— …
— Ты не хочешь со мной разговаривать?
— Нет.
— Тогда я уйду.
— Постой.
— Даже если я не хочу?
— Да.
— Как? Ты меня не пустишь?
— Не пущу.
— Дэнуц, что это значит?
— Ничего!
— Ты плохо воспитан!
— Ага, ты меня оскорбляешь?.. Ну, погоди, я тебе задам!
Резким движением он схватил ее за косы и дернул. Моника сжала зубы; глаза ее под насупленными бровями потемнели…
— Ты хочешь меня побить? — задыхаясь, спросила она.
— Да! — буркнул Дэнуц, не зная, как поступить с человеком, который разговаривает вместо того, чтобы драться и кричать.
И он еще раз неловко дернул ее за косы… И, не успев понять, почему косы вдруг выскользнули у него из рук, он почувствовал боль в пальце…
— Ой!
Моника отпустила его палец.
— Кусаешься? — грозя кулаками, спросил Дэнуц.
— И царапаюсь.
Взгляд Моники и ее поднятые руки заставили его отступить. Совсем другая Моника стояла перед ним, защищая прежнюю.
— Я с девчонками не дерусь!.. Иди домой и скажи, что я тебя побил, — сказал он с вызовом. Он был очень бледен.
— А я не ябедничаю… как ты наябедничал на Ольгуцу. И я еще тебя пожалела, вместо того чтобы встать на ее защиту… Поделом мне! — всхлипнула Моника, вытирая рукавом глаза.
— …Ты обиделась? — в растерянности спросил Дэнуц, видя, что она плачет.
— Не разговаривай со мной.
Дэнуц долго глядел на светлые косы, которые вздрагивали на спине у Моники… Потом он потерял ее из виду.
«Лучше бы поиграли в лошадки, — вздохнул он, понимая, какими прекрасными вожжами могли быть косы Моники и как трудно ему теперь будет вновь завладеть ими. — До чего же я был глуп…»
Вдруг он опять почувствовал боль в пальце: Моникины зубки оставили болезненный след.
«…И я не побил ее!»
— Почему она назвала меня ябедой? — крикнул он с досадой и топнул ногой… — Ну, я ей покажу! Белобрысая! — И Дэнуц обратил весь свой гнев против спелого абрикоса, потому что в саду, кроме Моники, только абрикосы были светлые.
* * *
Ольгуца вынула изо рта последнюю мятную карамель и положила на промокашку. Потом поплевала на новое перышко «алюминиум», опустила его в чернила, тряхнула им над промокашкой и старательно вывела на бумаге:
«Ольгуца права».
И так энергично подчеркнула фразу, что линия, вначале прямая, в конце превратилась как бы в две тонкие рельсы, точно экспресс, который по ним шел, сорвался в пропасть. Ольгуца посмотрела на них с явным удовлетворением… Она еще раз обмакнула перо в чернила и каллиграфическим почерком принялась писать одно за другим утверждения… Красные виражи ее языка, который все сильнее и сильнее высовывался наружу, сопровождали черные виражи пера… После десятого утверждения Ольгуца нахмурилась, раздраженная теми двумястами отрицаниями, которые ждали своей очереди в черном гнездышке хрустальной чернильницы… Пахло чернилами.
Ольгуца опустила ручку и принялась дергать себя за нос.
И снова взялась за перо. Под каждым словом последнего утверждения она выводила кончиком пера две прямые кавычки. Под ними — другие, и еще другие, и еще… Движение пера доставляло ей радость. Она как бы скребла им бумажный лист. Постепенно бумага до самого низа наполнилась ярко-синими жучками.
