Читать «Красный шут. Биографическое повествование об Алексее Толстом» онлайн - страница 7

Жалкая презренная раба! Алеша, если эта раба не вынесет позора… если она уйдет к тому, с кем она чувствует себя не рабой, а свободным человеком, если она для этого забудет долг и детей, неужели в нее кинут камнем? Кинут, знаю я это, знаю.

Что может хорошего сделать для детей мать-раба, униженная и придавленная?»

А что испытывал граф?

«Сомс упорно ел, но временами его охватывало такое ощущение, точно кусок становился ему поперек горла. Правильно ли он сделал, что поддался прошлой ночью чувству нестерпимого голода и сломил сопротивление, которое уже так давно оказывала ему эта женщина, бывшая его законной женой, спутницей жизни?

Его преследовало воспоминание об этом лице, о том, как он старался оторвать от него ее руки, успокоить ее, о страшных сдавленных рыданиях, каких ему никогда не приходилось слышать, — они и сейчас стояли у него в ушах; преследовало непривычное, нестерпимое чувство раскаяния и стыда, охватившее его в ту минуту, когда он остановился, глядя на нее при свете одинокой свечи, прежде чем молча и тихо выйти из спальни.

И, совершив такой поступок, он теперь сам ему удивлялся».

Два месяца спустя после той ночи графиня Толстая ушла от мужа. На этот раз бесповоротно. Однако судьбе и этого было мало. Она была беременна… И вероятно, это тот самый редкий случай, когда можно с достоверностью утверждать не только, как и когда был рожден будущий классик советской литературы, но и при каких обстоятельствах зачат.

Позднее недоброжелатели Алексея Толстого утверждали, что не графиня ушла из дома, а граф выгнал ее, после того как она прижила с любовником плод. Но версия эта плохо стыкуется с фактами.

Письмо Александры Леонтьевны Бострому об — если называть вещи своими именами — изнасиловании ее мужем датировано 3 апреля 1882 года. Алексей Николаевич Толстой родился 29 декабря.

Но, пожалуй, самым кричащим и пронзительным документом во всей этой истории, окончательно ставящим точки над i, стало письмо Александры Леонтьевны Бострому, датированное 20 апреля того же года и поражающее своим стилем и откровенностью.

«Первое и главное, что я почти уверена, что беременна от него. Какое-то дикое отчаяние, ропот на кого-то овладел мной, когда я в этом убедилась. Во мне первую минуту явилось желание убить себя… Желать так страстно ребенка от тебя и получить ребенка от человека, которого я ненавижу (…) Но грозный вопрос о том, как быть, не теряет своей силы. Понимаешь, что теперь все от тебя зависит. Скажешь ты, что не будешь любить его ребенка, что этот ребенок не будет нашим ребенком, что мы не позабудем, что не мы его сделали (все от тебя зависит, я буду чувствовать как ты: полюбишь ты этого ребенка, и я его полюблю, не будешь ты его любить, и я не буду, пойми, что материнский инстинкт слабее моей к тебе любви), и я должна буду остаться, может быть, даже несколько более, чем на год, как знать».