Читать «День гнева» онлайн - страница 25

Артуро Перес-Реверте

Война! — се грянул трубный глас Исполненного гневом клира. Война! — откликнулась тотчас В святом негодованье лира.

Как бы то ни было, пока не пришел черед еще не родившимся строфам и патриотическим мифам, ничто не томит сомнениями душу молодого священника дона Игнасьо. Особенно в такое славное, свежее утро. Он знает только, что у него вскипает кровь от одного прикосновения к лежащей в правом кармане сутаны измятой книжонке — мерзости, сочиненной французами или их приспешниками, что, в сущности, безразлично, — и еще знает, что левый карман ему оттягивает наваха, и как ни старайся выбросить из головы слово «насилие», оно упрямо занимает все его помыслы И священник, ощущая особого рода душевный подъем, что, пожалуй, сродни греху гордыни — потом, когда все кончится, надо будет признаться в нем на исповеди, думает он, — повинуясь совершенно неизведанному доселе, жгуче-отрадному чувству, вскидывает голову, выпрямляется, выступает вперед своих прихожан, меж тем как люди вокруг смотрят на них и перешептываются: «Гляди, гляди — этих падре ведет!» Как бы то ни было, завершает он свои размышления, если дело сегодня плохо кончится, никто не вправе будет упрекнуть нас, что мы-де отсиделись по кельям да за алтарями.

* * *

Над шпилями колоколен кружат переполошенные птицы. Ровно восемь, и в перезвон колоколов вплетается барабанная дробь — это в казармах бьют зорю. В этот же час в доме № 12 по улице Ла-Тернеры капитан Луис Даоис-и-Торрес только что надел мундир и собирается на службу в Главный штаб артиллерии, размещенный на улице Сан-Бернардо. Даоис, человек большого ума, обширнейших знаний и спокойного нрава, превосходный знаток своего дела, свободно владеющий английским, французским и итальянским, в Мадриде — четвертый месяц. Рожденный в Севилье сорок два года назад, недавно помолвленный с барышней из хорошей андалузской семьи, капитан обладает приятной наружностью, хоть и не вышел ростом — всего-то пять футов. У него светло-оливковая кожа, отпущенные по моде бачки, а в уши он перед выходом на улицу вдел по две золотые сережки, которые из особого флотского щегольства носит с тех пор, когда плавал артиллерийским офицером на кораблях армады. Его послужной список, где слово «отвага» встречается на каждой странице с регулярностью столь же завидной, сколь и убедительной, есть верный оттиск с военной истории его страны и эпохи — за двадцать один год службы случалось оборонять Сеуту и Оран, под Руссильоном драться против Французской Республики, а при Кадисе — сражаться с эскадрой адмирала Нельсона и совершить два дальних похода в Америку на фрегате «Сан-Ильдефонсо».

Покуда Даоис пристегивает саблю, в голове у него черной тучей проплывает воспоминание о вчерашнем происшествии в ресторане, когда трое высокомерных французских олухов уничижительно отзывались по адресу Испании и испанцев, не давая себе труда понизить голос или усомниться, что офицеры за соседним столиком не понимают по-французски. Но ему не хочется вновь ворошить это в памяти. Слывя образцом самообладания, он терпеть не может терять власть над собой, а вот вчера был к этому близок. Вероятно, и на него оказывает действие общее умонастроение: нервы у всех натянуты, на улицах смутно, и завтрашний день тоже не сулит спокойствия. Так что надо по возможности держать себя в руках, здравый смысл — наготове, а саблю — в ножнах.