Читать «Встречи с животными» онлайн - страница 105

Зимовавший в доме, согретый теплом печки гекон очнулся от зимнего оцепенения и, по-видимому, решив, что настала весна, стал издавать свои весенние звуки. Окраска ящерицы настолько сливалась с окраской стенки, что заметить гекона было очень трудно.

В эту ночь я впервые уснул спокойно. Самое мучительное — неизвестность. А теперь я знал своих соседей и находил, что худо или хорошо, но жить с ними можно.

Многие люди питают суеверный страх перед домовым сычиком. Закричит в сумерки сычик на чьей-нибудь хате, и ее хозяин повесит нос и ждет несчастья. На самом же деле безобидны, а во многих случаях и полезны для нас сычики и ящерицы, и серый гекон в частности. В большом числе они поедают насекомых, причиняющих много неприятностей человеку.

ОСТРОВ ИРИНБЕТ И ЕГО ОБИТАТЕЛИ

В 20 километрах от станции Солотобе Ташкентской железной дороги среди сети глубоководных озер затерян маленький островок Иринбет. На этом клочке твердой почвы, окруженной обширными чистыми плесами и тростниковыми крепями, я работал в студенческие годы как начинающий натуралист. С этим уголком у меня связаны воспоминания об охоте на кабанов, о местных собаках.

В то время на острове Иринбет появился крошечный поселок. Он состоял из небольшой землянки, широкого навеса, защищенного от дождя и солнца, огромного ледника и четырех палаток. Обитали на острове два здоровенных парня — оба Петра, посвятивших себя охоте и рыбной ловле. На острове жили также 12 собак различных пород и ободранный, невероятно злой кот, ведший полудомашнее, полудикое существование.

Несмотря на относительную близость аулов и наличие в 20 километрах станции, остров Иринбет редко посещался охотниками. Свора необузданных собак внушала страх всем соседям.

Увлекаясь кабаньей охотой, я частенько приезжал на станцию Солотобе и охотился в ее окрестностях. Многочисленные кабаны нередко травили здесь колхозные посевы.

Как сейчас вижу обычный ландшафт богатых водой частей Казахстана. Вдали высоко поднимаются сухие тростниковые крепи; арык, заросший джингилем и лохом, тянется среди равнины; здесь и там разбросаны то зеленые, то уже пожелтевшие участки посевов.

Вдвоем со стариком казахом мы сидим на его пшеничном поле, окруженном живой колючей изгородью, и беседуем в ожидании вечера.

— Как солнце спрячется, — ломая русский язык и жестикулируя, говорит мой собеседник, — сразу чушка пшеница придет.

Поле сильно потравлено дикими свиньями, и старику хочется, чтобы я убил потравившего поле крупного кабана со сломанным копытом, оставляющим уродливый след.

— Кош — прощай, — говорит он, пожимая мою руку, когда солнце низко опускается к горизонту, и осторожно идет по направлению к аулу.

А я ложусь на согретую землю и начинаю мечтать о предстоящей охоте: вот заходит солнце, еще совсем светло, а нетерпеливый кабан уже вышел на поле и ест пшеницу. Мишень настолько велика, что мне — хорошему стрелку — промахнуться почти невозможно. Но, увы, это только мечты охотника — не так просто убить осторожного, чуткого зверя.