Читать «Меч и щит» онлайн - страница 218

Виктор Федоров

— Ощущал раз-другой, — с неохотой признался Агнар, — и старался, чтобы больше этого не было. А то появлялись потом всякие глупые мысли вроде желания всегда оберегать и опекать эту женщину, завести с ней детей, обосноваться где-нибудь, зажить честным трудом, как какой-нибудь бонд, и прочие мысли, недостойные адальмана.

— Мысли эти правильнее назвать не недостойными, а скорее несвоевременными, — поправил его Фланнери.

И, продолжая беседу, они с Агнаром свернули в какой-то переулок, где располагалось много всяких лавок, торговавших, судя по вывескам, старинными рукописями и прочими редкостями: от зауксираминского наранга до эрзитовой пималии из далекого Барсума. Я же продолжил путь к мосту, где обшитые медью дубовые ворота были, по причине дневного времени, распахнуты настежь, а стоявшие у них стражники брали по два медяка с воза и по медяку с конного, а прочих пускали на левобережье бесплатно.

Я перешел через мост и изучил акрополь вблизи: ничего не скажешь, весьма внушительное сооружение: стены локтей на восемь выше городских, десять башен, перед стенами глубокий, облицованный камнем ров, через который перекинут тяжелый подъемный мост на цепях, ведущий к надвратной башне с двойной опускной решеткой. Впрочем, если кому охота узнать об этом акрополе поподробнее, пусть читает трактат ромейского военного теоретика Фронтона «О крепостях», где описаны практически все оборонительные сооружения Межморья, какие существовали во времена написания трактата, то есть примерно два с половиной века назад. У нас в библиотеке он имеется и снабжен рисунками, позволяющими наглядно представить, на что похожи описываемые автором твердыни. Я же прогулялся вдоль восточной стороны акрополя, пока снова не вышел к реке, разглядывая мегалиты и по привычке примериваясь, как ловчее взять его приступом. Я уже почти дошел до реки, когда меня отвлекло от созерцания неподвижных мегалитов нечто подвижное, хотя не менее занятное, — шедшая впереди женщина. Она бросилась мне в глаза потому, что во всей пестрой толпе вокруг меня только она была одета во все черное: черные облегающие шаровары (судя по отблеску, из шелка), черную шелковую же рубашку и черные замшевые полусапожки, доходившие ей до лодыжек. Несмотря на странный наряд, это была несомненно женщина, моя способность с первого взгляда распознавать пол любого существа была здесь совершенно ни при чем — в этой незнакомке женщину узнал бы любой, хотя ее черные волосы, собранные в конский хвост, как у выходящего на смертный бой жунтийца, были ничуть не длиннее, чем у прочих жителей Тар-Хагарта, едва доходили до плеч. Нет, ощущение, что передо мной женщина, вызывалось скорее ее неповторимой походкой. Она шла плавно, слегка покачивая бедрами, словно танцуя, и я обнаружил, что следую за ней как привязанный, не сводя глаз с обтянутого черным шелком зада — тоже бесспорно женственного даже для куда менее проницательного взгляда, чем мой. Спохватившись, я остановился, но было уже поздно, женщина обернулась и посмотрела мне прямо в глаза. А я в свою очередь завороженно рассматривал ее, и посмотреть было на что, спереди она представляла собой еще более прекрасное зрелище, чем сзади: стройная фигура, узкая талия, широкие бедра и большие, но совершенно соразмерные груди, которые так и норовили прорвать тонкий шелк рубашки всякий раз, как она делала вдох. И лицо: чистый высокий лоб, прямой нос, широко расставленные черные глаза, гладкие розовые щеки, четкие, словно вырезанные резцом ваятеля скулы, сходящиеся в закругленный подбородок под полными ярко-красными губами, напоминающими наши два лука, мой боевой — верхняя, и охотничий Мечислава — нижняя. Эти губы, подумалось почему-то мне, наверняка очень приятно целовать, они сразу делаются мягкими и нежными… Опомнившись, я покраснел (чего со мной не случалось уж не помню сколько лет) и забормотал какие-то извинения. Но она меня не слушала: сделав три плавных шага, она приблизилась ко мне и, подняв руки, провела ладонями вдоль моего тела, нигде, однако, не прикасаясь ко мне, но задерживая сведенные вместе ладони над моей макушкой, сердцем, пупком, пахом. Завершив этот странный обряд к своему удовлетворению, она тоном госпожи, привыкшей к безоговорочному повиновению, приказала мне: