Читать «Меч и щит» онлайн - страница 2

— Троном мне будет седло, славным поприщем — бранное поле, шлем моим станет венцом, а державой моею — весь мир.

… Всадника душила злоба. Душила потому, что он не знал, на кого ему, собственно, злиться. Все вроде сделано разумно и справедливо; будучи человеком честным, он признавал это. Но… как ему это преподнесли. Вот в чем все дело! Сказать можно все, но не по-всякому. Ему же сказали так, что оставалось только одно…»

Вот так начинает свой «роман» некий Прим Антоний, или, как он сам себя именует, Примус Антониус, подчеркивая тем самым, что он родом из Романии. В силу одного этого ему, казалось бы, положено знать толк в сочинении романов, но тем не менее «романтическое» происхождение не помешало ему с первых же страниц нагромоздить кучу ошибок.

А поскольку накропал он свой opus не о ком-нибудь, а обо мне, я вынужден выступить в защиту не столько своей чести (большого урона Примус ей не нанес, его сочинение скорее неумеренно льстит мне, чем выставляет в неприемлемом виде), сколько Правды. А правда заключается в том, что не так все это было, совсем не так.

Прежде всего, я выехал из Эстюмора в четвертый день таргелиона, когда в небе Антии не то что черных туч, даже ведьминой косички не сыскать. Но это так, простительный пустяк для создания соответствующего настроения. Зато дальше — круче: «Всадник носил на плечах черный плащ с откинутым капюшоном и черные кожаные сапоги на ногах». А где еще я, спрашивается, мог их носить, на голове, что ли?! И потом, мое вооружение отнюдь не ограничивалось пустыми ножнами — может, я и погорячился, спеша покинуть родной кров, но не настолько же, чтобы забыть о том, без чего воин чувствует себя голым. Поэтому на мне был вовсе не какой-то там охотничий костюм, а лорка — хоть и кожаный, но доспех. Кроме того, в горитах по обе стороны седла покоились два лука — охотничий и боевой — с полным набором стрел. А за седлом был приторочен внушительный бронзовый топор с романтическим именем Раскалыватель Черепов. Так что по лесу я ехал далеко не безоружным.

Что касается моих глаз, то они хоть и не янтарные, подобно глазам многих жуитийцев, однако люди вежливые чаще называют их золотистыми, а не тигриными.

О своем лице мне как-то неудобно много говорить, но, помнится, ни одна из моих подружек красивым его не называла.

Видимо, не зря новые соотечественники присвоили этому сочинителю кличку Первач в честь особо уважаемого им напитка. Впрочем, Примус, говорят, вовсе не обиделся, а наоборот — даже гордится, что теперь у него есть свой когномен, как у патриция. Во всяком случае, мне лично представляется, что только беспробудным пьянством Примуса можно объяснить это, мягко говоря, странноватое название его труда: «Свора воина Геры». Что я воин — спорить не буду, моих соратников тоже можно, при известной доле недоброжелательности, назвать сворой, но переименовать Валу в Геру… это уже ни в какие ворота. Тут пахнет не просто глупостью, а, скажем прямо, святотатством, ведь Вала принадлежит к Тройке Старших Богов, и отождествлять ее с Герой так же оскорбительно, как… Ну все равно, как если бы соотечественник Примуса назвал легата центурионом.