Читать «Авантюристы» онлайн - страница 64

— Возьмите место, сударыня, — любезно сказал первоприсутствующий, указав на стоящее в стороне кресло, — и потрудитесь приподнять вуаль.

Ляпунова повиновалась. Красивое лицо ее было заплакано.

— Извините, сударыня, долг службы, — еще ласковее заговорил главный судья, — мы вас долго не задержим. Скажите, пожалуйста, вы утверждаете на том, что изволили показать обер-полицмейстеру?

— Да, — был чуть слышный ответ.

— Прекрасно-с… Потрудитесь же теперь сказать ваше последнее слово.

Не глядя ни на кого, Марья Дмитриевна сказала:

— Я введена в обман… Мне обещали высочайшую милость, и я вызвала сюда барона… Когда же он узнал здесь, что милость еще не вышла, то из страха быть пойманным хотел возвратиться за границу… Но моя любовь и убеждение к нему, кое я почитаю пуще самой смерти, от тоего удержало, ибо я отпустить его никак не соглашалась… Впрочем, я совершенно теперь чувствую тот сделанный мною дерзновенный поступок, который я отваживалась сделать против высочайшего ее императорского величества повеления, что свела непозволенную переписку с изгнанным из России человеком…

— Точно, точно, сударыня.

— Но вся наша переписка состояла в единственном уверении с обеих сторон в любви.

— Прекрасно, сударыня, это вполне должно облегчить вашу участь.

— Я надеюсь, господа судьи… Все это я делала единственно из непосредственной к Вульфу приверженности и любви и для того прошу всемилостивейшего от ее величества в том помилования, ибо самой сие нежное чувство сведомо…

Первоприсутствующий крякнул и нетерпеливо завертелся в кресле, а секретарь усиленно зашуршал бумагами…

— Я осмеливаюсь утруждать государыню, — продолжала Ляпунова, ничего не заметив, — дабы мне дозволено было с Вульфом венчаться, ибо я уверена, что если он удостоен будет высочайшего прощения и будет принят в службу, то совершенно сам ту свою вину заслужить может.

Марья Дмитриевна окончательно приободрилась от любезного обращения с ней страшного судьи, которого она воображала себе в виде заплечного мастера, с орудиями пытки, вздергивающего ее на дыбу, и последнюю свою речь говорила не без кокетства. "О, да тайная совсем не страшна, — сквозило в ее повеселевших глазах, — а я-то, дура, боялась".

— Да, да, сударыня, — ободрял ее первоприсутствующий, — надейтесь на матернее милосердие ее императорского величества… Мы вас больше не смеем задерживать.

И Марья Дмитриевна, торжествующая и гордая, кокетливо поклонившись "милым старичкам" и опустив на лицо вуаль, вышла из залы суда королевой.

— А глупешенькая таки барынька, — улыбнулся страшный судья, — ух, как глупа!

— А смазливая бабенка, — заметил другой судья.

— У немца-то губа не дура: знал, кого слопать.

— Чай, и на тебя доведись, так не в промах бы ударил.

— Да, да… Ввести Красовского! — скомандовал главный "милый старичок".

Опять тихо в тайном судилище. Только муха продолжала биться.

— Ишь жужжит, окаянная, — заметил кто-то.

— Да, к нам, в тайную попалась.

Дверь отворилась, и у порога показалась робкая фигура субъекта, по-видимому, скромного и вкрадчивого, но по натуре хищного, способного заползать в чужой карман. Это было что-то развинченное или беспозвоночное, так легко гнулась его спина.