Читать «Авантюристы» онлайн - страница 44

Даниил Лукич Мордовцев

— Как не навек?

— А так: что бы там ни было, а я побываю у тебя.

— Ах, милый, нельзя этого сделать.

— А я сделаю. Разве долго купить у кого-нибудь паспорт и с этим паспортом, под чужим именем, приехать? Все можно. А до того времени мы будем переписываться… А там умрет твой тиран…

— Нет, не бывать тому, он двужильный.

— Нет, Маша, что ни говори, а ему под семьдесят.

— Ах, Федя! — глотая слезы, воскликнула она. — Пойми, мне и на месяц тошно разлучаться с тобой.

В заднем возке шел разговор другого рода.

— А муж не узнает, что она ездила провожать его? — спрашивает полицейский Дуню.

— Нет, генерал уехал в Знаменки, — отвечала девушка, — в свое имение.

— А люди не скажут?

— Нет, Марья Дмитриевна закупила их.

— То-то… А то и мне достанется.

Оба молчали. Под однообразное позвякиванье колокольчика и скрип полозьев девушка начала было задремывать.

— Что же, генерал-то знает все? — снова заговорил полицейский.

— Что такое? — очнулась девушка.

— Генерал, говорю, знает, что генеральша с господином бароном-то?

— Он давно узнал, — отвечала нехотя Дуня.

— И что ж, поди, досталось ей?

— Очень досталось… поплакала-таки.

— А барону?

— Барона в суде взяли, а теперь вот ссылают.

Разговор плохо вязался и наконец порвался совсем.

По сторонам все те же однообразные, скучные картины зимней природы. Мысль, не отвлекаемая ничем внешним, прячется куда-то внутрь, в прошлое, в воспоминания, в то, что пережито, что потеряно. Вульф чувствовал, что и у него на сердце какая-то ссадина, тупая, щемящая боль. Эту тупую боль вызывает не разлука, а что-то другое, какие-то более сложные причины, более глубокие: со дна души поднимается вся муть, вся тина целой жизни. Он рад был бы, если бы это чувство, чувство внутренней боли, было такое определенное, как у его спутницы: у нее острое, но определенное страдание, она любит его и боится потерять; у нее одно жгучее желание удержать его. А у него и этого нет. Он опять глубоко чувствовал, как тогда, в Крыму, что он бродяга, что вся жизнь его была бесцельным скитаньем по свету. Зачем он приехал в Россию? Искать дела, карьеры, славы… А что нашел он? Один позор… На время страсть отуманила его голову; в порыве этой страсти ему казалось, что горизонт его жизни расширяется до бесконечности, что там, где-то впереди, он найдет и великое дело, и карьеру, и славу. И вдруг горизонт этот сузился до размеров «офицерской» камеры в надворном суде, а борьба, которой искали его дремлющие силы, нашла свой постыдный исход в борьбе с трусливым приказным, с секретарем Смирновым!

И вот теперь его выталкивают в Европу, как бесполезного праздношатающегося…

Что он будет делать там, откуда сам же он бежал восемь лет тому назад? Тогда он был богач, теперь почти нищий…

Это белесоватое, мутное небо давило его. На душе было холодно. Куда теперь нести тоску одиночества, бесцельности жизни? К отцу, на родину? Да он почти и не помнит этой родины. И как ему показаться на глаза отцу в роли блудного сына? А когда-то отец возлагал на него большие надежды, посылая его учиться в Вену. А как оправдал он эти надежды? Его выметают из России, как негодный и вредный сор. Куда же ему кинуться? В Австрию? Но он давно порвал с нею связи, и воспоминания о школьных годах, проведенных там, не вносят в его душу ничего, кроме горечи… Пуститься в совершенно неведомый океан, на Восток, в Турцию, в Египет? Попытать счастья под тропическим солнцем Африки? Это он мог сделать прежде, но не теперь…