Читать «Дариен» онлайн - страница 4

Элиас держал свои драгоценные монеты в горшке на каминной полке, он хранил их на будущее, на те времена, когда уже не сможет охотиться по колено в снегу, когда его пальцы не смогут крепко сжимать нож. А может, он хранил их на тот случай, если утратит свой дар, как люди лишаются зрения или слуха.

Сунув руку в карман, Элиас ощупал кожаный мешочек, содержимое которого чуть раньше тем же днем он высыпал на стол и пересчитал. Возможно, долгие годы Элиас готовился именно к этому дню, сам того не ведая. Разум – удивительный и сложный зверь, медленный, глубокий, многослойный. Отец Элиаса говаривал, что иногда ему кажется, будто он ребенок, оседлавший огромного быка, и неизвестно, что у быка на уме.

Дюжина лет торговли мехами и мясом принесла свои плоды, и сейчас они легко уместились на ладони.

Но Элиас понимал, что даже этих бесценных серебряных монет ему не хватит. Лекари – люди зажиточные. А богачам нужно золото, кусочки мягкого металла с оттиском в виде профилей других богачей. Сам Элиас никогда не видел золота, но знал, что один золотой нобль отчего-то равен по стоимости двадцати серебряным. Тут имелось даже некое сходство с военными капитанами, которые приходили иногда по весне и набирали юношей себе в рекруты. Каждый капитан командовал двумя десятками человек, приказывал им, что делать и куда идти.

Элиас брел по дороге и думал: интересно, сколько таких капитанов в подчинении у генерала? Дюжина? Или двадцать? А есть ли на свете металл дороже золота? Если даже и был, названия Элиас не знал.

Он размышлял и о других вещах, пока шел к таверне, и мысли его были исполнены скорби, злобы и безрассудства. Он усердно трудился и стал отцом четверых детей. Первое дитя легло в землю, проведя на свете лишь несколько дней. Тогда они с женой были еще молоды, горе переживалось легче, и они могли снова попытать счастья. Элиас говорил Бет, что они отдали свой долг, утешая тем самым свою жену.

Он говорил, что это – жертва, которая искупит грехи их последующей жизни.

Но когда их сын Джек последовал за первенцем и чесоточная чума протянула лапы к дочерям, Элиас сообразил: это уже не сделка.

Многие из зараженных выживали, так что Элиас не переживал. Поначалу он был твердо уверен, что болезнь пройдет. Элиас закрывал глаза на происходящее вплоть до того момента, когда сын отчего-то похолодел. Его кожа сохранила свой цвет, но разве она не должна быть теплой?

И лишь тогда Элиас понял.

Он учил мальчика читать, буква за буквой. Разве может случиться так, что уроки прекратятся, что он больше не услышит нерешительного лепета, не почувствует на шее вес смеющегося мальчика, когда тот прыгнет на отца из-за двери?

Возможно, это было какое-то безумие, но в тот вечер Элиас чувствовал себя так, будто вырвался из оков, он словно увидел собственную жизнь сквозь стекло и наконец осознал, что ничто уже не важно, кроме тех, кого он любит и кто любит его ответно.

Близилась важная ночь – одна из тех двух ночей в году, когда фермеры торгуют шерстью. Близился великий праздник, Канун жатвы, а вместе с ним и пир, на котором мясо режут толстыми кусками, а деревенские жители целый день пьют за здоровье друг друга и набивают животы до такой степени, что едва могут пошевелиться.