Читать «Цирк Кристенсена» онлайн - страница 35

Мужики переглянулись.

Первый сказал:

— Чтоб я сдох, этот хмырь свистит нам!

Во время короткой паузы между куплетом и припевом Свистун сказал, и это было последнее, что он успел произнести, про свист я вообще молчу:

— Вы, ребята, небось из пригорода?

Тут они заработали кулаками.

И лупили, пока наконец не зажегся зеленый.

А потом злодеи, каждый со своим пакетом из винного, перешли через улицу к американскому посольству, и их так и не поймали.

На следующее утро Свистун в жутком виде явился домой в Шиллебекк, без передних зубов, с пятью швами на нижней губе, двумя — в углах рта и железной пластинкой в верхней челюсти.

Короче говоря, Свистуна вынудили замолчать.

Но того, что мы совсем недавно едва терпели и мечтали любой ценой прекратить, нам теперь вдруг стало не хватать. С удивлением, чуть не со стыдом мы поневоле признали: нам не хватало свиста. Не хватало бодрых трелей. Не хватало радостных, певучих мелодий. Не хватало неистребимых шлягеров, даже «Закричала птица» с радостью бы послушали. Нам хотелось, чтобы дом восстал из мертвых. Хотелось, чтобы Свистун отправился в Валхерен и стал европейским чемпионом по свисту от Шиллебекка. Увы, эпоха свиста миновала. Медленно, но верно скатилась к закату, и оптимистичный, игривый, едва ли не безответственный характер свиста более не вписывался в тогдашний настрой. И тому, кто свистит, придется повременить. Афишу украсили кулачными лозунгами. Свист стал оскорблением. Раздутые щеки втянулись в худые, подозрительные физиономии.

Птица улетела с губ Свистуна.

Настала пора раскаяния, меланхолии и расплаты.

Скоро ноябрь.

У меня был уговор.

Эдгар жил на Груббегата. Цветы я на Груббегата ни разу не доставлял и впредь доставлять тоже не буду. В Библии разносчика цветов эта улица не присутствовала. Располагалась за пределами карты. Сперва я доехал на трамвае до Национального театра. Оттуда нужно было пройти пешком по Карл-Юхан, где в это время дня, когда магазины закрыты, а кинотеатры еще не открылись, почти безлюдно — пустынная полоса брусчатки и фонарных столбов. Только Бьёрнсон и Ибсен стояли на своих пьедесталах, один — мрачный, застегнутый на все пуговицы, второй — позируя, сюртук и вся грудь нараспашку. Привидение и весельчак. У Стортинга я свернул налево и тем самым пересек незримую, однако весьма четкую границу в городском укладе, кстати, улица, которую я пересек, так и называется Гренсен, сиречь Граница, чтобы не оставалось ни малейшего сомнения, где ты находишься; все города, в особенности столичные, поделены надвое, зачастую рекой, и каждый берег — свой собственный мир и своя сторона света; Сена, Темза, Дунай, Влтава, Акер — об этих реках сложены красивые, меланхоличные песни, обычно из множества строф, ведь они текут и через нас самих, разделяя нас на берега, которые мы редко когда посещаем. За Гренсен я перешел на другую сторону Акерсгата и зашагал мимо зданий газетных редакций, в окнах там еще горел свет, и далеко вокруг разносились трескучие очереди пишущих машинок, напомнившие мне песню, которая никак не шла у меня из головы, — «Listen, do you want to know a secret, do you promise not to tell». Позади осталась площадь Арне-Гарборгс-плас. Арне Гарборг написал роман «Усталые люди», примерно в том же году, когда Обстфеллер написал «Гляжу». По-моему, они оба здорово устали. И теперь, наверно, отдыхали в гамаках Дайкманской библиотеки. Я тоже изрядно устал и тоже охотно бы там прилег.